– Да, да, – забормотал он, поспешно прикрывая поднос салфеткой. – Знаю, знаю.
– У вас был гость? – Подумать только!
– Деточка, я – мерзавец. Конечно, мерзавец. Но я думал, массаж пойдет мне на пользу.
Завтрак с массажисткой?
– У меня тоже гость, – сообщила я.
Это слегка его заинтересовало. Слейтер подтянул выше пояс халата, излишне, на мой вкус, обнажив при этом ноги.
– Ах ты черт, – сказал он.
– Не он. Кристофер Чабб.
– Чабб? Не может быть.
– Он ждет внизу.
Слейтер тяжело опустился на кровать.
– А теперь послушай меня, крошка Микс! – сказал он. – Гони его в шею.
– И не подумаю.
– Это скверный человек.
– Зато интересный.
– Куда уж интереснее… – проворчал Слейтер и, пыхтя, протянул руку к телефону. – Позвони, на хрен, портье! Тот здоровенный сикх его выгонит.
Я взяла у него из рук трубку и вернула ее на место.
– Чабб – мой гость.
– Твой гость – псих ненормальный. Что он тебе хочет впарить?
– Ничего. Начал рассказывать мне про Мистификацию Маккоркла, когда вы позвонили.
– Господи, Сара, ты – издатель уважаемого во всем мире поэтического журнала. Не ввязывайся в это дело! Стихи показывал?
– Нет.
– Точно нет?
– Разумеется.
– Словом, держись от Чабба подальше. Не надо было вообще тебе показывать эту пиявку. Денег просил?
– Только сэндвич с огурцом.
– На том и остановимся. У него с головой не в порядке. Почему он здесь, как ты думаешь? С какой стати образованный человек станет просиживать в паршивой лавке? А эти болячки на ногах?
– По-моему, это тропические язвы, – заметила я.
– Он попал сюда, Микс, потому что спятил.
Обычно Слейтер остерегался ругать собратьев-поэтов – тем более вслух. Если не считать свары с Диланом Томасом, как правило, он проявлял крайнюю щепетильность. Хотя бы поэтому я не могла не прислушаться к его словам, но доверяла я исключительно своему вкусу или – пусть это банально – сердцу. По биению пульса всегда можно судить, с кем и с чем имеешь дело.
– Что-то он слишком убедителен для психа, – возразила я. – И почему вы не сказали мне, что близко с ним знакомы?
– Вовсе я с ним не знаком! Провели вместе один вечер в Сиднее ближе к концу войны. Он ко мне приставал!
– То есть как – сексуально?
– Еще чего, на хрен! Отвратительный тип. Непременно ему надо втащить человека в свои галлюцинации. Во что угодно заставит поверить.
– Теперь мне стало еще интереснее.
– Хорошо, это на моей ответственности, и я не позволю тебе общаться с этим человеком.
Слейтер хотел что-то добавить, но тут его скрутил кишечный спазм. Согнувшись пополам, он устремился в туалет. Пока он делал свое дело, я настежь распахнула дверь номера, подперев ее телефонным справочником, и открыла окно, хотя дождь никак не унимался. Ковер быстро намок, но, по крайней мере, воздух в комнате стал свежее.
Слейтер вернулся, тяжело рухнул на кровать и накрылся простыней.
– Прогони его, и точка, – повторил он. – Поверь мне на слово, Сара.
Это был ультиматум, и в фойе гостиницы я вернулась с твердым намерением избавиться от Чабба.
– Говорили со Слейтером? – тут же спросил он.
– Говорила.
– Он сказал вам, что я сумасшедший?
– Конечно же, нет! – ответила я, заметив, что страница в целлофане вновь выложена на стол.
– Уах! В ту ночь, когда мы познакомились, он здорово перепугался.
– С чего бы ему пугаться, мистер Чабб?
Чабб посмотрел на меня пристально, с подозрением, прикидывая, знаю ли я уже эту историю.
– Я вам объясню, – пообещал он, – но сперва расскажу, чем кончилось дело с тем евреем. Вижу, Слейтер настроил вас против меня.
– Да нет же. Ничего подобного.
Он покосился на меня со звериной подозрительностью, но, разумеется, продолжил рассказ – ведь ради этого он и пришел, – лишь изредка прерываясь, чтобы отщипнуть кусочек сэндвича. И эта его манера тоже напоминала повадки бродячих собак и кошек, никогда не забывающих об осторожности: лакомство может оказаться приманкой в капкане.
8
– МОЖЕТ, Я И ЗАВИДОВАЛ, – продолжал Чабб. – Но я посылал в «Личины» свои стихи, и Вайсс, потянув с полгода, отверг их. А стоило ему получить первые две фальшивки «Боба Маккоркла», и уже через неделю ответ пришел в абонентский ящик почтового отделения Таунсвиля, который я арендовал специально для такого случая. Вайсс из кожи вон лез, точь-в-точь рак перед линькой. От волнения у него аж руки дрожали, почерк не разобрать. «Полагаю, стихи вашего брата имеют огромное значение для нашей литературы. Я был бы счастлив, если бы вы выслали мне все сохранившиеся плоды его музы». «Плоды музы», господи помилуй. Это он Беатрис пишет: «плоды музы»! Вот жидяра.
– Что ж, вы расставили ловушку специально для Вайсса. Разве он виноват, что так легко попался? – сказала я.
– Да, виноват-ла. Поначалу я только его и винил во всем.
– Вы пытались его уничтожить.
– Нет! – с неожиданной яростью выкрикнул Чабб, и голос его разорвал тишину фойе, словно клич разносчика, так что из-за стойки регистратуры выступил китайский джентльмен с непроницаемым лицом, в свободного покроя костюме и встал, наблюдая за нами, сцепив руки где-то возле паха. – Нет! – Водянистые глазки вдруг сделались льдисто-голубыми. – Прошу вас, не надо.
– Мистер Чабб…
– Нет! – повторил он. – Вы совершенно не правы. Я не хотел причинить ему зло. И не помышлял.
– Но он же умер! – сердито настаивала я.
Чабб так посмотрел на меня, что я почти испугалась – в радужке его глаз проступили белые прожилки, словно трещинки во льду.
– Я любил Вайсса, – попытался он объяснить. – Я хотел ему только добра. Ему всего-то был двадцать один год. Он так отчаянно гонялся за модой. Но – неужели вы не понимаете, мем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74