Тии проводила его взглядом, а потом, коснувшись спрятанной в складки роскошного одеяния склянки, ощутила прилив радости и неистового возбуждения.
В ту ночь, когда фараон Аменхотеп вернулся во дворец, Тии встретила его во всеоружии красоты и очарования. Царь, увидевший жену такой же, как в тот день, когда она впервые пленила его своей прелестью, совершенно потерял голову. Ночь прошла бурно, а по прошествии девяти месяцев царица родила сына – предсказание звезд сбылось.
Но в этот миг Гарун заметил приближение утра и прервал свой рассказ.
– О повелитель правоверных, – молвил он, – если ты придешь ко мне вечером, я поведаю тебе историю сына царицы Тии, царевича Аменхотепа.
Халиф поступил так, как было предложено: отбыл во дворец, а к закату вернулся в мечеть и поднялся на минарет.
И Гарун аль-Вакиль сказал...

* * *

Первым воспоминанием царевича Аменхотепа были мягкие губы целующей его матери, а вторым – шершавые языки вылизывающих его львов. В то время, конечно, он еще не знал, что эти четвероногие называются львами, но впоследствии боявшаяся их пуще смерти няня прожужжала ему все уши историями о том, как страшные хищные львы терзают и едят маленьких детей. Впрочем, маленького царевича это ничуть не устрашило: похоже, он сам поначалу воспринимал себя скорее как львенка, да и львы, кажется, относились к нему как к своему. И не только к нему: точно так же звери заботились и о его маленькой подружке Киа, дочери дядюшки Эйэ, родившейся в один день с ним и – на сей счет у царевича не было ни малейших сомнений – специально для него. Когда детишки шли вместе на прогулку, львы следовали за ними, лениво порыкивая на всякого, дерзнувшего подойти слишком близко, а по ночам хищники заключали две детские кроватки в кольцо из меха, грив и подергивающихся хвостов. Трудно было бы подыскать более надежную стражу.
Не удивительно, что очень скоро по городу поползли слухи о том, что мальчик и девочка чудесным образом отмечены судьбой и что их оберегают могущественные и грозные чары. Косвенным подтверждением тому служила и необычайная, как говорили, «вдохновляющая соловьев на пение» красота этих детей. Красота особенная, даже пугающая, ибо создавалось впечатление, что они светятся, словно само солнце или лик божества.
Многим из тех, кому случалось видеть царевича скакавшим верхом на льве, как на лошади, или прелестную Киа, бегавшую наперегонки со львами у озера, казалось, будто судьба свела их с богами. Все попытки рассеять это заблуждение оканчивались ничем. Правда, иные стали указывать евнуху, смотрителю женской половины, на то, что девочке в возрасте Киа не пристало бегать где вздумается, и в конце концов ей запретили покидать пределы гарема. Узнав об этом, царевич впал в такое отчаяние, что явившаяся проведать его мать застала сына плачущим навзрыд. Нежно поцеловав мальчика и утерев его слезы своими волосами, она поинтересовалась, чем так огорчен ее сыночек, а услышав ответ, загадочно улыбнулась и пообещала, что скоро запрет будет снят. Так и произошло: в тот же самый день дети снова отправились на прогулку вместе.
С того дня юный царевич пребывал в уверенности, что его матушке подвластно все и нет на свете ничего такого, чего бы она не могла добиться. Создавалось впечатление, будто ей подчиняется даже само время, ибо в отличие от прочих женщин ее красота не увядала с годами. Однако, когда он с удивлением спрашивал мать, в чем состоит секрет ее вечной молодости, та лишь прикладывала палец к губам и задумчиво улыбалась.
Однажды случилось так, что один из львов – все они к тому времени были уже очень стары – занемог, и даже самый искусный лекарь фараона, человек великих умений, отчаялся спасти его жизнь. Печальная весть дошла до царицы, и она поспешила к умирающему хищнику. Преданный лев попытался лизнуть ей руку, но его сил не хватило даже на это. Царица на глазах зачарованно взиравшего на нее сына проронила одну-единственную слезу, после чего извлекла из складок одеяния маленький флакончик и влила в пасть дряхлого льва капельку густой черной жидкости. Прошла всего лишь минута, и лев зевнул. Потом он потянулся, медленно встал и после еще одного могучего зевка начал вертеться, гоняясь за собственным хвостом, словно расшалившийся котенок, понятия не имевший о слабостях и недугах.
Однако впоследствии царевичу пришлось осознать, что даже его матушка не всемогуща Несколько лет спустя, когда они с Киа гуляли по пустыне, один из львов исчез. Его долго не могли найти и в конце концов обнаружили лишь расклеванную стервятниками тушу. Тогда два других льва легли по обе стороны от своего погибшего собрата и отказались вставать. Никакие уговоры на них не действовали. Царевич послал гонца к матери, но хотя царица, бросив все дела, срочно прибыла в пустыню со своим чудодейственным снадобьем, львы к тому времени были уже мертвы. Тии приказала похоронить хищников, но даже когда могила была вырыта, царевич и Киа продолжали обнимать своих верных друзей и стражей и прижимались к их бокам, надеясь уловить хоть слабое биение сердец. Дети не желали верить, что все средства уже бессильны.
– Матушка, – взмолился царевич, – пусть они живут. Не надо зарывать их в яму.
– Увы, сынок, – покачала головой царица, – так устроен мир. Все живущие обречены на смерть.
– Выходит, я тоже умру?
Мать посмотрела на него со странным выражением.
– Ты потомок бога, – ответила она, помолчав. – Это делает тебя не таким, как все.
– Тогда почему я не могу вернуть львов к жизни?
Мать снова улыбнулась, но улыбка быстро погасла. Она устремила взгляд вдаль, к обожженным солнцем оранжевым пескам, и лицо ее почему-то сделалось вдруг таким же безжизненным, как сама пустыня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136