Возможно, с точки зрения француза, такого рода компромисс представлялся самым разумным выходом из создавшегося положения, однако я почувствовал себя до крайней степени униженным и оскорбленным. Согласитесь, не очень приятно просить прощения у виновников конфликта, сознавая собственную к нему непричастность, – ведь я всего лишь добросовестно выполнял свои обязанности. Помимо столь прискорбного попрания моей чести и гордости, меня тревожило и другое – причем, возможно, даже сильнее, чем моральное унижение. Кем был тот араб, напавший на меня в Долине царей, а потом учинивший столь вредоносный для моей репутации скандал? Почему он на меня ополчился? Был ли тот факт, что он причинил мне серьезные неприятности сразу после ночного посещения мечети аль-Хакима, простой случайностью или же за этим инцидентом таилось нечто большее? Мне невольно вспомнились последние слова старого араба; «Ты получил предупреждение!» Ну что ж, теперь я действительно осознавал себя предупрежденным, хотя, возможно, не в том смысле, какой имели в виду мои недруги. Мне пришло в голову, что, коль скоро кто-то счел нужным предпринять против меня активные действия, причина тому может быть лишь одна: я подошел слишком близко к раскрытию какого-то важного секрета Возможно, даже ближе, чем смел надеяться. Иначе кому бы потребовалось предпринимать скоропалительную попытку лишить меня должности?
Подтверждением обоснованности такого предположения стало полученное через несколько дней после скандала с французами письмо от Теодора Дэвиса Он, похоже, пребывал в крайнем возбуждении. Речь в послании шла о находке, сделанной Дэвисом в Долине царей, – о неразграбленной гробнице, полной сокровищ. Не могу не признать, что при этом известии я испытал смешанные чувства. С одной стороны – живой интерес к столь редкостной находке, а с другой – острую зависть: ведь по справедливости честь такого открытия должна была принадлежать мне. Поначалу я решил было, что Дэвис наткнулся на то самое место, где в последний вечер пребывания в Долине царей работал я сам, но, торопливо прочитав письмо до конца, я убедился в безосновательности своих опасений. Из текста явно следовало, что он проводил раскопки на другом склоне. Тем не менее находка Дэвиса представляла для меня немалый интерес, ибо, по его мнению, захоронение принадлежало родителям царицы Тии.
" В этом не может быть ни малейших сомнений, – сообщал Дэвис. – До сих пор мне не доводилось слышать о погребении в Долине царей тех, кто не принадлежал к царствовавшим династиям, однако на крышках саркофагов сохранились имена усопших: Юаа, отец царицы, и Туа, его супруга. Уцелели и мумии, причем мужская в отличном состоянии.
Знаю, что вы склонны были считать его нубийцем, – писал далее Дэвис, – однако должен заверить вас, что этот Юаа ни капельки не похож ни на одного чернокожего африканца из тех, кого мне до сих пор доводилось встречать. По существу, он просто копия одного моего знакомого политика, еврея с Род-Айленда тот же крючковатый нос и такая же чертовски длинная шея. Скажу по правде, мне несколько обидно за вас. Вы копали здесь столько лет, просеяли сквозь сито чуть ли не всю пустыню, а стоило вам уехать, и какие-то новички совершили столь замечательное открытие".
На самом деле, конечно, обидно было не ему, а мне. Хотя Дэвис и не упустил случая позлорадствовать, оказалось, что наше прежнее сотрудничество еще кое-что для него значит. Находкам, о которых он сообщал – сначала сокровищам, а через несколько месяцев и мумиям, – предстояло отправиться в Каирский музей, и Дэвис, вознамерившийся выпустить о них книгу, решил заказать мне иллюстрации.
"Мне доподлинно известно, – писал он, – что лучшего рисовальщика среди специалистов по Древнему Египту мне не найти. Я собственными глазами видел выполненные вами акварели. Так не сочтите за труд по прибытии артефактов из гробницы в Каир сделать необходимые для публикации рисунки.
Разумеется, – добавлял Дэвис в постскриптуме, – за соответствующее вознаграждение".
Я тут же ответил согласием, печально подумав, что, возможно, довольно скоро копирование древностей снова станет для меня источником средств к существованию. Правда, в отставку меня пока не спровадили, но в силу того, что я не мог заставить себя просить прощения, не будучи виноватым, ситуация оставалась напряженной. Я знал, что Масперо, искавший выход из тупика, планирует на время, пока все не уляжется само собой, удалить меня из Каира, направив в какое-нибудь захолустье, и такое несправедливое решение заставляло меня со всей остротой чувствовать унизительность своего положения.
Смириться с мыслью о необходимости оставить Каир – особенно после того, как удалось напасть на столь многообещающий след, – было непросто, однако ради сохранения должности стоило согласиться даже на такой шаг. С величайшей неохотой я подчинился необходимости и отправился в Танту, захолустную дыру, назначенную мне новой резиденцией. В жизни не видел я более жалкого городишка: к жаре и скуке там добавлялось еще и ужасающее состояние канализационных систем. Зловоние удручающе действовало даже на моих бедных птичек, так что с каждым новым вдохом искушение плюнуть на все и подать в отставку становилось сильнее и сильнее. Правда, решиться на столь судьбоносный шаг означало лишить себя не только заработка, но и – что было для меня важнее – полномочий главного инспектора, которые, как хотелось надеяться, еще могли мне когда-нибудь пригодиться. Оставалось лишь раз за разом напоминать себе об усвоенных ранее уроках:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136