красивые и удобные дома, уютные дворики, впечатляющие изваяния. Стены дворцов и особняков покрывали шпалеры из богатых шелков, прохладный мрамор чередовался с блистающим золотом, узорчатые плиты полов покрывали яркие ковры, на площадях взметались к небу серебристые струи фонтанов. Никогда раньше не было в Египте города, столь великолепного, и изумленные люди прозвали его «Обителью Солнца».
И не было среди жителей сего города никого счастливее самого фараона Эхнатона, ибо все самые сокровенные его желания наконец исполнились.
Царица подарила ему дочерей, единокровных сестер царевича Сменхкара, – сначала двух девочек-близнецов, потом третью дочурку, а там и четвертую. Вместе с материнским молоком их вскармливала щедрая любовь отца, ибо не было для фараона большего удовольствия, чем проводить время в кругу семьи, со своей прекрасной супругой и дочерьми.
В такие моменты он, бывало, устремлял взор к солнцу и, обратив к нему исполненные благодарности слова, поворачивался к царице и шептал ей на ухо:
– Воистину, я удостоен счастия и благословения небес превыше всех живущих и живших прежде.
Она, как правило, не отвечала, а лишь нежно улыбалась и гладила супруга по щеке. Но однажды, когда фараон указал ей на детей и шепнул, что они для него дороже всего на свете, Нефертити, хотя и улыбнулась, но не поцеловала его и опустила глаза, скрыв появившийся в их глубине странный блеск.
На следующий день мать Эхнатона позвала его к себе и сообщила, что заболели три совершенно ручных льва, которые неизвестно откуда появились в саду в день прибытия царицы Нефертити. Вдовствующая царица Тии пришла в восторг от великолепных животных и попечение о них взяла на себя. Эхнатон, памятуя о своем детстве, тоже сильно привязался к ним, и известие о болезни любимцев сильно огорчило его. Он призвал лекарей и повелел им ухаживать за львами, но все их усилия были тщетны. На следующий день львы выглядели еще хуже: их охватила слабость, подобная той, какая бывает при сильной потере крови. На третий день они уже едва поднимали головы, а явившаяся к сыну Тии сказала, что ей необходимо потолковать с ним с глазу на глаз. Когда они остались наедине, вдовствующая царица сообщила, что темной ночью она увидела из окна своей спальни странную женскую фигуру, легкую и грациозную, словно дуновение ветерка, и скользившую во мраке бесшумно, как тень. Каково же было изумление царицы, когда удивительная незнакомка легла рядом со львами, и, лаская их гривы, прокусила им вены, и пила их кровь.
– Но главное, сын мой, – заключила Тии, – что, когда завершила она свое ужасное пиршество и подняла голову, я увидела ее лицо и узнала ее. То была твоя супруга!
Фараон сначала воззрился на нее в недоумении, а потом, поняв, что он не ошибся, и она говорит серьезно, впал в неистовый гнев.
– Зачем ты явилась ко мне с этой нелепой ложью? – вскричал он.
– Увы, сын мой, это чистая правда.
– Да как ты можешь утверждать нечто подобное? Тебе ведь известно, что львы появились в саду именно в день прибытия царицы. Да и не глупо ли объявлять виновницей недуга ту, с появлением которой на всю страну пролилась милость небес. Взгляни на себя, матушка! – воскликнул фараон и поднес зеркало к ее лицу. – Ты давно уже не купаешься в крови и не принимаешь чародейское зелье, однако годы, похоже, не имеют над тобой власти. Чем можно объяснить такое, если не чудесным могуществом царицы?
Тии, взглянув на свое отражение, не нашлась что ответить.
– И все же, – растерянно пробормотала она, – я не могу не верить своим глазам.
Фараон, однако, не пожелал ее больше слушать, а когда на следующий день она сообщила ему, что львы скончались, не выказал особой печали.
– Когда умерли те львы, что были товарищами твоих детских игр, ты был огорчен сильнее, – укорила его мать.
– Все меняется, – покачал головой Эхнатон. – Ныне даже самая горькая печаль не в силах пронзить мое сердце, ибо, каковы бы ни были мои потери, со мной остается моя царица, которую я люблю больше всего на свете.
С этими словами он повернулся и, оставив мать, удалился к супруге, дабы заключить ее в объятия. Она ответила ему нежным поцелуем, и он растворился в блаженстве.
Миновал год, и Эйэ, явившись к фараону, сообщил, что занедужила его жена, мать Киа. Царь Эхнатон приказал послать к ней своего лучшего врача, но все его усилия пропадали втуне, а больная с каждым днем чахла и таяла на глазах, как это бывает при сильной потере крови. Потом Эйэ попросил фараона встретиться с ним с глазу на глаз и рассказал, что видел, как в спальню его жены проскользнула некая тень. Незнакомка припала к груди больной женщины и пила ее кровь, а когда, утолив жажду, подняла голову, он узнал лицо царицы Нефертити.
Эхнатон пришел в бешенство и заявил дяде, что тому, должно быть, вся эта чепуха померещилась спьяну, но Эйэ, сам едва сдерживая гнев, указал, что оставленные ночной гостьей раны можно и сейчас увидеть на груди его супруги.
Царь, однако, отказался его слушать, а когда на следующий день Эйэ сообщил, что супруга его скончалась, ограничился формальным соболезнованием: весть эта явно не ввергла его в печаль.
Эйэ, чье честное лицо помрачнело от обиды, указал фараону на то, что в молодости тот испытывал к близким большее сострадание.
– Все меняется, – покачал головой Эхнатон. – Ныне даже самая горькая печаль не в состоянии пронзить мое сердце, ибо, каковы бы ни были мои потери, со мной остается моя супруга, которую я люблю больше всего на свете.
С этими словами он повернулся и, оставив своего дядю в горе и гневе, направился в покои Нефертити.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136