– спросил он, силясь сохранить хладнокровие.
– Морвилье был очень привязан к Дени д'Аржанси и не мог утешиться после его ужасной смерти. Он был бы счастлив погубить вашу жену и близких ей людей.
– Стало быть, и меня, – заключил Жозеф. – И Франсуа.
– У него было два сильнейших мотива в деле, которое он мне поручил. Он хочет, чтобы Франсуа де л'Эстуаль прислуживал ему…
– Довольно!
Жозеф встал, преисполненный отвращения. Ему захотелось перечитать собственные максимы, чтобы вернуть прежнее спокойствие духа. Он задыхался.
– Мессир! – вскричал Фалуа. – Я рассказал вам все! Вы обещали!
– Вы опрокинули мне под ноги тачку с нечистотами!
Узник поднял на Жозефа умоляющий взгляд. Из глаз его текли слезы.
– Я раскаиваюсь, – сказал он. – Меня обманули. Что вы собираетесь делать? Не оставляйте меня прозябать здесь! Я умру! Меня убьют!
Закрыв лицо руками, он зарыдал.
Несчастная жертва власти! – сказал себе Жозеф. Он подумал о мужестве Жанны. И о мужестве Франсуа, который схватил Фалуа и добился его ареста.
– Мессир! – душераздирающе выкрикнул Фалуа.
– Ваша исповедь омерзительна, – промолвил Жозеф. – Но она спасла вам жизнь. Я прямо сейчас отправлюсь к князю-архиепископу.
Он позвал стражника, который открыл ему дверь, и вышел понурив голову, отягощенную гнусными признаниями Фалуа.

– Надо будет уведомить короля, – сказал Александр Люксембургский, когда Жозеф пересказал ему откровения Фалуа, естественно, опустив те, которые касались Жанны и Франсуа де л'Эстуаля. – Но государю сейчас не до этого. Он занимается отменой Пероннского договора. В любом случае я извещу Фише письмом.
– А Фалуа? – спросил Жозеф.
– Хорошо понимаю, как он вам досадил. Действительно, я могу дать ему другое имя, объявив, что он умер в тюрьме. Или сбежал. – Эта мысль заставила его улыбнуться. – Его побег встревожит Морвилье, – продолжил он. – Да, именно так, мы скажем, что Фалуа сбежал, и дадим ему другое имя. Вы говорите, что он преподавал греческую философию? А почему бы вам не использовать его в «Труа-Кле»? Он будет предан вам душой и телом!
Князь-архиепископ затрясся от смеха, развеселившись от собственной идеи. Жозеф удивился. Однако мысль была недурна.
– Если вы возьмете его, он будет тотчас отпущен на свободу, – сказал прелат.
– Сначала я должен убедить Франсуа де л'Эстуаля, – ответил Жозеф.
Страсбург и в самом деле оказался утомительным городом. Жозеф простился с Александром Люксембургским, но у самой двери обернулся:
– Ваше преосвященство, каким образом разрешим мы проблему с Морвилье?
– Мы подумаем об этом, мессир, мы подумаем. Я не люблю, когда меня выставляют дураком!

25 Горькая победа

Ты с ума сошел? Такой была первая реакция Франсуа на предложение Жозефа. Оно последовало за долгим рассказом.
– Этот человек оказал нам огромную услугу, – сказал Жозеф. – Он открыл нам, кто наши враги. Враги Жанны. И твои. Он раскаялся. Ты будешь владыкой его жизни и смерти. Достаточно раскрыть его подлинное имя, и он покойник. Ты ведь хочешь печатать греческие тексты. А он знаток греческой философии.
Франсуа внезапно расхохотался.
– Жозеф, я тебя обожаю! – вскричал он. – Возможно, ты безумец, но безумец гениальный.
На следующий день Жозеф привел в мастерскую бородатого человека, которого представил как Жереми Ле Гито. Это был Эмар Фалуа: узнав его, несмотря на еще не слишком густую бороду, все ощетинились. Эллинист бросился к ногам Франсуа и стал целовать ему руки.
– Простите меня, мессир! Во имя Иисуса, простите! Меня обманули!
Арминий, Кокельман и подмастерья изумленно взирали на эту сцену. Дерзкий враг превратился в покорного раба. Они не унизили себя злорадством и сохранили бесстрастный вид.
– Встаньте, Ле Гито, – сказал Франсуа. – Мы используем ваши познания в греческом языке.
Жозеф обнял Франсуа, попрощался с Арминием, Кокельманом и подмастерьями и уехал. Он хотел быть с Жанной. На земле существовала только одна гавань, только одно убежище – и это была Жанна.
Вернувшись в Анжер, он не стал пересказывать ей то, что Фалуа говорил о Дени и Франсуа Вийоне. Ему не хотелось, чтобы эти два призрака преследовали ее всю жизнь.

Предвидение Александра Люксембургского сбылось: Людовик XI был настолько поглощен отменой злосчастного Пероннского договора, что не обратил внимания на историю с печатней и на происки регента-масона. Парижане поднимали его на смех. Обучили соек и галок кричать: «Перонна! Перонна!» Какой-то судейский из Шатле приказал отлавливать их, что еще больше развеселило народ. Впрочем, Людовик избегал появляться в столице, опасаясь худшего. Парижане начали задаваться вопросом, уж не каплун ли он и не засадит ли его Бургундец в клетку, как непочтительных галок.
Но то были цветочки в сравнении с тем, что говорили жители Льежа, которые склоняли Людовика на все лады, именуя его трусом и сукиным сыном. Страсбург разделял эти настроения. Но ведь народ любит только победителей: это понимали уже во времена римских Цезарей. Vae victis! Горе побежденным! (лат.)

Тем временем Жозеф наслаждался близостью Жанны. У них наступил второй медовый месяц, на сей раз целомудренный, ибо она была на четвертом месяце и очень опасалась, как бы на ход беременности не повлияли пережитые испытания.
– Каким образом мы разделаемся с Морвилье? – спросила она.
– Александр Люксембургский сказал, что сам подумает об этом, – ответил Жозеф.
– Но сделает ли он что-нибудь?
– Эта история привела его в раздражение. Самолюбие часто сильнее воздействует на людей, чем чувство справедливости.
Рене Анжуйский, которому втайне сообщили, что его астролог связан с Иоанном Бурбонским и его кликой, прищурился и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109