Коко все еще продолжала говорить, и он надеялся, что она не заметит этого его движения.
Пульса не было. Он сильнее надавил подушечками пальцев на край запястья. Ничего. Его пульс исчез. Но быть может, с шейной артерией дело обстоит иначе? Он, уже не таясь, поднес руку к горлу. То же самое. «Когда твое сердце билось». У Винсента Этриха сердце биться перестало.
Его начало колотить. Он сидел и трясся, как больной малярией. Во рту у него громко клацали зубы, и он ничего не мог с этим поделать. Рассудок покидал его, еще немного – и выскользнет из этого раздавленного ужасом комка страдающей плоти, который еще час назад был Винсентом Этрихом, успешным бизнесменом, элегантным волокитой, сносным отцом и вегетарианцем. Сжав лицо ладонями, зажмурившись и уперев локти в колени, Этрих стал раскачиваться взад-вперед. И тихонько завыл от ужаса, сам того не осознавая. В звуках, которые он издавал, не было ничего человеческого. Они рождались у него в животе, в области солнечного сплетения, потом поднимались к горлу и оттуда, нарастая, вырывались сквозь ноздри. В них было столько страха и отчаяния, что даже Коко не на шутку встревожилась и участливо окликнула его:
– Винсент!
Но он не удостоил ее ответом, а продолжал подвывать, по-прежнему ритмично качаясь взад-вперед, как раввин на молитве.
– Не будем терять время! Эй! Посмотри на меня!
Он не отреагировал на этот призыв. К чертям ее!
Терять время? Его только что выпотрошили, а она требует от него внимания к своей персоне.
Вдруг до слуха его долетели какие-то выкрики, хохот, улюлюканье, уличный шум. Звуки эти раздавались так близко, что он вынужден был открыть глаза. И первым, что он увидел, оказалось желтое такси, пронесшееся мимо и обдавшее его брызгами грязной воды из лужи. Он вскочил на ноги. И обнаружил, что сидел-то – на бордюрном камне в паре футов от проезжей части. Машины сновали по улице одна за другой. Одежды на Этрихе по-прежнему не было. Он переживал наяву кошмар, который хоть раз в жизни снится почти всем: очутился в чем мать родила посреди оживленной улицы, вызвав немалое оживление среди многочисленных прохожих. Все они, разумеется, были подобающим образом одеты.
На него неодобрительно косились, указывали пальцем, над ним хохотали, ему свистели. Коко, очутившаяся в нескольких футах от него, тоже была голой. Она ужасно злилась и не скрывала этого. Глаза ее метали молнии. Этрих, едва не утративший рассудок из-за пережитого только что потрясения, как оказалось, сохранил способность смущаться, испытывать неловкость перед посторонними людьми, несмотря на то что весь мир его рухнул. Он инстинктивно прикрыл ладонями пах. Это вызвало у зевак новый взрыв хохота.
Тем временем к Коко вразвалочку подошел парень в кожаной куртке. Окинув ее взглядом с ног до головы, он одобрительно ухмыльнулся.
– Эй, детка, сторгуемся?
Коко, никак на это не отреагировав, сердито отчеканила:
– Ну, так что? Теперь ты соизволишь на меня посмотреть?
– Послушай, бэби, так не годится! Я ведь с тобой говорю!
Коко медленно повернулась к парню и негромко, так, чтобы слышать ее мог только он, произнесла:
– Ладно, теперь насчет тебя, Берни. Ты обрюхатил и бросил двоих девчонок. И детей своих ни разу не видал. Ты не пошел на похороны собственной матери, а Эмили, та, с которой ты сейчас спишь, вовсю развлекается с другими, пока ты в рейсах. Довольно с тебя или мне продолжать?
Глаза у Берни округлились. Он стал похож на загнанную в угол крысу. Не ответив Коко ни слова, он повернулся и бросился прочь.
– Не пора ли и нам, Винсент? А то я что-то здесь озябла.
И она широким жестом обвела всю улицу, растущую толпу зевак, которая собралась вокруг них.
– Да! Вытащи нас отсюда.
Не успел он это произнести, как оба они снова очутились в ее спальне, где было по-прежнему темно и тихо.
– Что же мне теперь делать, Коко? Что я, по-твоему, должен делать?
Она ничего не отвечала. Молчание ее было пугающим. Этрих понял: она ждет, чтобы он сам догадался, что ему надлежало сделать в первую очередь. Но ему решительно ничего не приходило в голову. На всякий случай он снова пощупал у себя пульс. Но под кожей у него больше не существовало подтверждения того факта, что он жив, и мысль об этом была непереносима.
Он вспомнил, каково это – иметь пульс. Как сердце, бешено колотясь, подскакивало к горлу, стоило ему понервничать во время деловых переговоров или встретить симпатичную незнакомку. Лежа на левом боку, он всегда слышал ритмичный глухой звук двойных ударов, от которого ему становилось не по себе.
Мы знаем, что в груди у нас бьется сердце, а по жилам струится кровь, но вспоминаем о том, что нам не свойственно бессмертие, лишь услыхав биение собственного пульса.
Сейчас он его не слышал. Растерянно уставясь на свое запястье, он силился что-то припомнить, и наконец это ему удалось. Он сделал глубокий вздох и на выдохе произнес:
– Манн…
Сперва ему показалось, звуки эти лишены какого-либо смысла, но через несколько мгновений в глубине его сознания, в обители его чувств и мыслей раздался звон дверного колокольчика. И какая-то часть его существа поспешила отворить дверь. На пороге застыло неправдоподобно огромное слово «манн», а позади него еще один гость: Бруно Манн.
Ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы осознать значение происшедшего. Взглянув на Коко, он произнес это имя вслух. Лицо ее хранило бесстрастное выражение, но ему не составило труда догадаться, что она ждет его пояснений.
– Я видел Бруно, хотя тот и умер. Выходит, мы с ним в одинаковом положении. А ты о чем-то беседовала с ним в ресторане. Ты уверяла меня, что я воскрес из мертвых, когда впервые тебя увидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103