Проклятье!
Нехотя она открыла сумочку и стала шарить внутри в поисках телефона, чтобы отключить его. Вот он, на самом дне сумки. Нажав кнопку, она облегченно вздохнула.
Зеленый экран погас, но звонки продолжались. Изабелла нахмурилась. Это невозможно. Отключенный телефон не может издавать сигналы. Но он все звонил. Она вытащила аккумулятор и крепко сжала его в кулаке. Телефон трезвонил не умолкая.
У шофера лопнуло терпение, и он громко произнес:
– Простите, мадам, но не могли бы вы ответить на звонок? А то у меня от этого звука прямо крыша едет.
Изабелла нажала на кнопку «выкл.». Никакого результата. Она не меньше пяти раз повторила это движение, и действия ее возымели эффект, но совсем не тот, какого она ожидала: вместо однообразной трели телефон вдруг начал воспроизводить мелодию – первые такты вальса Штрауса «На прекрасном голубом Дунае». Экран вдруг снова загорелся, но не зеленым, как прежде, а оранжевым светом, и через секунду на нем появилось изображение – танцующая в такт музыке пара. Потом изображение исчезло, смолк и звук. На экране возникла надпись: «Позвони Энжи».
Изабелла медленно помотала головой, не веря собственным глазам, и пробормотала:
– Кто такой Энжи?
– Благодарю.
Переведя растерянный взгляд на зеркальце заднего вида, она оторопело спросила:
– Что?
Шофер провел ладонью по подбородку.
– Спасибо, что ответили на звонок.
Но Изабелла даже не попыталась вникнуть в смысл его слов, ей сейчас это было не под силу. Она держала телефон, в который вселилась какая-то потусторонняя сила, в одной руке, аккумуляторную батарейку – в другой и повторяла про себя, что должна позвонить Энжи, кем бы он ни был.
У Изабеллы пересохло в горле, и она прервала свой рассказ, чтобы попить воды. Глаза ее казались огромными. Они сияли от счастья. Она все говорила и говорила, и Этрих слушал ее не перебивая. Он не уставал ею любоваться – выражением ее очаровательного лица, маленьким ртом, в котором двигался кончик розового языка. Наслаждаясь ее присутствием, впитывая каждое слово ее невероятного рассказа о звонке от не родившегося ребенка, он одновременно вспоминал их прежние встречи, ее походку, слова и жесты так, будто ее не было рядом.
– Значит, в тот раз в Лондоне Энжи впервые вышел с тобой на связь?
Она поставила стакан на стол. Донышко издало негромкий стук.
– Именно.
Они молча обменялись взглядами, в которых читалось:
«Но это же полный бред».
«Знаю. Но каждое мое слово – правда».
– И твой телефон в самом деле играл «На прекрасном голубом Дунае»?
– Да, и до сих пор играет. Я не могу поменять мелодию. – Она весело рассмеялась. – Ненавижу этот вальс. Представляешь, как часто мне приходилось его слышать, живя в Вене?
Изабелла посмотрела на Винсента и краем глаза заметила официантку. Та недружелюбно наблюдала за ними из дальнего угла зала. Женщину явно напугал разговор с Изабеллой, и в этом не было ничего удивительного.
Возможно, она сейчас испытывает то же самое, что пережила Изабелла, когда Энжи впервые дал ей о себе знать. Он то поддразнивал ее, то ободрял, то приводил в смятение, всякий раз ведя себя непредсказуемо.
И она никогда не знала наперед, чему можно будет уподобить очередной контакт с ним – букету цветов или холодному душу.
– А когда он в первый раз заговорил с тобой?
– Это было в одном венском кафе. Хочешь посмотреть?
– Нет! – Этрих инстинктивно вытянул вперед обе руки с поднятыми ладонями. У него не было ни малейшего желания совершить очередное путешествие в ее прошлое. – Просто расскажи мне, как все было, Физ.
– Знаешь, это ведь не так уж важно по сравнению с тем, как он сообщил мне о тебе. О том, что с тобой должно было случиться.
– Расскажи.
Этрих почувствовал, что вспотел, и невольно бросил исполненный досады взгляд на свои взмокшие ладони. Что ж, еще одна из примет старости. Тело реагирует на смену эмоций острее, чем прежде, и контролировать его становится сложнее. Оно ведет себя как пожелает. В минувшие годы он, бывало, только плечами пожимал, когда внутри у него все кипело. А не так давно, услыхав по радио знакомую пронзительную мелодию, Этрих возблагодарил Бога, что был в тот момент один, – при первых же звуках песни он не смог сдержать слез.
В последнее время, нервничая, он заставлял себя глубоко дышать и с силой, до боли сжимал кулаки. В противном случае ему приходилось опрометью нестись в туалет, чтобы не описаться. Получалось, что его организм впадал в детство, когда ответ на любой раздражитель оказывался прямым и примитивным: огорчили – заплакал, напугали – описался. Что поделаешь, в старости мы становимся заложниками собственного тела с его капризами.
– Я шла по Виндмюльгассе…
– Погоди, Физ, я, признаться, не расслышал, что ты говорила вначале. Повтори, пожалуйста.
– Я вышла из «Звезды морей» и, представив, как после всего того, что случилось, вернусь к себе домой и стану нервничать и места себе не находить, решила пойти куда глаза глядят. Но болтаться по улицам не хотелось, ведь было уже девять вечера, и тут я вспомнила, что кафе «Риттер» открыто допоздна. До него было каких-нибудь пять минут ходу, и я отправилась туда. Ну, «Риттер» ты хорошо помнишь – огромный зал, обстановка в духе пятидесятых, всегда накурено и темно, даже солнечным днем. Там было почти пусто. Я, как только вошла, сразу заметила детскую коляску у одного из столиков. И удивилась: младенцы в такой час должны спать у себя дома в кроватках, а не ходить с родителями по ресторанам. Я села за столик у окна и заказала бокал вина… Тут мне позвонила Кора. Мы разговаривали, я смотрела в окно, и вдруг кто-то тронул меня за колено.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103