Он наболтал там, будто я за Мадеро и собираюсь поднять бунт. Но мир не без добрых людей, меня вовремя предупредили, и, когда федералисты явились в Лимон, Масиаса и след простыл. Потом ко мне примкнул кум Анастасио: он кого-то вроде убил; затем Панкрасио, Перепел, другие друзья и знакомые. Мало-помалу народу понабралось, и сами видите – деремся, как можем.
– Командир, – помолчав и подумав, начал Луис Сервантес, – вам уже известно, что неподалеку отсюда, в Хучипиле, стоят люди Натеры. Хорошо бы нам присоединиться к нему до того, как возьмут Сакатекас. Мы явимся к генералу…
– Не но сердцу мне это. Не люблю я под началом ходить.
– Здесь, в горах, с кучкой ваших людей вы так и останетесь незначительной фигурой. Революция неизбежно победит. Но как только она закончится, вам скажут то же, что сказал Мадеро всем, помогавшим ему: «Большое спасибо, друзья; теперь разъезжайтесь по домам».
– А я сам хочу, чтобы меня оставили в покое и не препятствовали вернуться домой.
– Об этом и речь. Но я еще не кончил. Вам скажут: «Постоянно подвергая свою жизнь опасности, постоянно рискуя оставить своих жен вдовами и детей сиротами, прозябающими в нищете, вы добыли мне пост президента республики, вы привели меня к моей цели. Теперь снова беритесь за кирку и лопату, опять живите в вечной нужде, а мы, те, что наверху, будем грести миллионы».
Деметрио тряхнул головой, улыбнулся и почесал затылок.
– Святая правда, Луисито! Истинная правда! – поддакнул цирюльник Венансио.
– Я уже сказал, – продолжал Луис Сервантес, – кончится революция, кончится все. А ведь жаль – загублено столько жизней, осталось столько вдов и сирот, пролито столько крови! И ради чего? Ради того, чтобы разбогатела кучка мошенников и все было по-старому, а то и хуже прежнего. Вы – человек бескорыстный н твердите: «Я хочу вернуться на свою землю». Но разве справедливо лишать вашу жену и детей богатства, которое само провидение дает вам в руки? Разве справедливо оставить родину беспомощной в грозный час, когда она особенно нуждается в своих скромных, но самоотверженных сынах, чей долг – спасти ее и не отдавать вновь во власть касикам, вечным ее притеснителям и палачам? Нет, не к лицу человеку забывать о самом святом, что есть в мире, – о семье и родине!
Масиас улыбнулся, глаза его заблестели.
– Значит, нам есть расчет примкнуть к Натере, барчук?
– Не только расчет, – убежденно воскликнул Венансио. – Это наш долг, Деметрио.
– Командир, – продолжал Сервантес, – с тех пор, как я Узнал вас, вы пришлись мне по душе, и с каждым днем я люблю вас все больше, ибо знаю вам цену. Позвольте же быть с вами совершенно откровенным. До сих пор вы не поняли своего подлинного высокого и благородного призвания. Вы человек скромный, чуждый честолюбия, и не желаете замечать той важнейшей роли, которая выпадает да вашу долю в этой революции. Вы говорите, что ушли в горы из-за дона Монако, местного касика. Неправда! Вы восстали против власти всех касиков, разоряющих наш народ. Все мы – капли великого социального потока, который возвеличит нашу отчизну. Мы – орудие самой судьбы, орудие, с помощью которого она заявит о священных правах народа. Мы боремся не за свержение одного презренного убийцы, а против тирании как таковой. А это значит бороться за принципы; это значит исповедовать высокие идеалы. За это борются Вилья, Натера, Карранса; за это сражаемся и мы.
– Правильно! Я сам думаю точно так же, – восхищенно поддержал Венансио.
– Панкрасио, дай-ка нам еще по бутылочке нива…

XIV

– Знал бы ты, кум Анастасио, как барчук все складно объясняет, – сказал Деметрио, у которого из головы не выходило то, что он смог понять утром из слов Луиса Сервантеса.
– Я его речи уже слышал, – ответил Анастасио. – Конечно, кто умеет читать да писать, тот во всем хорошо разбирается. Одного никак не могу взять в толк: как это вы, кум, предстанете перед сеньором Натерой, когда у вас так мало людей.
– Ну, это дело поправимое! Отныне мы начнем действовать иначе. Говорят, Криспин Роблес заходит в селения, забирает подчистую все оружие и лошадей, выпускает из тюрем арестантов и не успевает оглянуться, как людей у него больше чем достаточно. Сказать по правде, кум Анастасио, здорово мы наглупили. Хочешь верь, хочешь нет, а этот барчук объявился здесь, чтобы нам мозги вправить.
– Вот что значит уметь читать и писать!…
Оба печально вздохнули.
В хижину с кучей народу ввалился Луис Сервантес, – узнать, когда же поход.
– Выступаем завтра, – решительно ответил Деметрио.
Перепел предложил пригласить на прощанье музыкантов из соседнего селения и устроить танцы. Предложение привело всех в восторг.
– Уходим! – с тоской воскликнул Панкрасио. – Я уйду не один. Ну, у. меня тут зазноба, я ее с собой прихвачу.
Деметрио признался, что и он с превеликим удовольствием взял бы с собой одну красотку, только ему страсть не хочется, чтобы их здесь потом поминали лихом, как федералистов.
– Разлука будет недолгой. Вернемся – все уладится, – негромко вставил Луне Сервантес.
– Вот как? – удивился Деметрио. – А говорят, у вас с Камилой…
– Враки, командир. Она любит вас, только побаивается.
– Честно, барчук?
– Честно. И мне кажется, вы очень разумно говорите: не стоит, чтобы нас поминали недобрым словом. Вот победим, тогда все повернется по-иному, вам за это даже благодарны будут.
– Ох, барчук, ну и хитрец же вы! – отозвался Деметрио, ухмыльнувшись и похлопав Луиса но спине.
На исходе дня Камила, как всегда, отправилась за водой к реке. По той же тропинке навстречу девушке поднимался Луис Сервантес.
Камила почувствовала, что сердце у нее вот-вот выпрыгнет из груди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36