В полдень, когда от зноя задрожал воздух и стало нестерпимо душно, когда заволокло туманом глаза, в нескончаемый стрекот цикад вплелись мерные и однообразные стоны раненого.
У каждой хижины, притаившейся среди отвесных скал, отряд останавливался на отдых.
– Слава богу, добрая душа да лепешка с перцем и фасолью всегда находятся, – говорил на прощанье Анастасио Монтаньес.
А горцы крепко пожимали мозолистые руки повстанцев и восклицали:
– Помоги вам бог! Да благословит он вас и выведет на верный путь!… Сегодня уходите вы, а завтра настанет и наш черед спасаться от вербовки, от властей и их проклятых наймитов. Они преследуют бедняков и объявили им войну не на жизнь, а на смерть: они отнимают у нас свиней, кур и даже маис; сжигают наши дома и уводят наших жен; убивают, как бешеную собаку, любого встречного бедняка.
Под вечер, когда пламя заката расцветило небо ярчайшими красками, на площадке, сдавленной со всех сторон синими горами, повстанцы увидели несколько серых домишек, и Деметрио велел отнести его туда.
Деревенька состояла из убогих соломенных хижин, разбросанных на берегу реки среди крошечных участков с молодыми всходами маиса и фасоли.
Носилки опустили на землю, и Деметрио слабым голосом попросил воды.
Из темных дверных проемов выглядывали худые нечесаные женщины в домотканых индейских юбках, а за их спиной мелькали блестящие глазки и свежие щечки детей.
Смуглый пузатый мальчуган первым подошел взглянуть на раненого; за ним старуха, потом остальные. Вокруг носило!; столпилась вся деревня.
Какая-то услужливая девушка принесла тыквенный кувшин со свежей водой. Деметрио дрожащими руками схватил ого и жадно припал губами.
– Еще дать?
Деметрио поднял глаза. Лицо у девушки было грубое, но голос нежный.
Он смахнул тыльной стороной руки бисеринки пота со лба, повернулся на бок и устало поблагодарил:
– Да вознаградит вас бог!
И тут Деметрио начало так трясти, что задрожали ветки и трава, из которых были сделаны носилки. У него поднялся жар, и он потерял сознание.
– Нельзя человеку спать на улице, когда у него лихорадка, – сказала тетушка Ремихия, босая старуха в индейской юбке и рваном одеяле на плечах вместо рубахи.
Она предложила отнести Деметрио к себе в хижину.
Панкрасио, Анастасио Монтаньес и Перепел, словно верные псы, покорные воле хозяина, бросились к носилкам.
Остальные разбрелись промышлять съестное.
Тетушка Ремихия предложила гостям перец и лепешки – все, что у нее было.
– Водились у меня и куры, и яйца, и даже дойная козочка – представляете себе? – но проклятые федералисты все подчистили.
Потом она подошла к Анастасио и шепнула ему на ухо:
– Даже девочку тетушки Ньевес прихватили с собой, представляете себе?

V

Перепел внезапно открыл глаза и приподнялся.
– Слышал, Монтаньес? Выстрел!… Вставай, Монтаньес.
Он так нещадно тормошил Анастасио, что храп наконец прекратился и Монтаньес проснулся.
– Чего прицепился, сучий сын!… Я же сказал, мертвые не возвращаются, – проворчал полусонный Анастасио.
– Стреляют. Монтаньес!
– Ты что, Перепел, или тумака захотел, пли тебе приснилось.
– Да говорю тебе, Анастасио, это не сон. Я уже о повешенных и думать забыл. Это впрямь выстрел. Не мог я ошибиться.
– Говоришь, выстрел? Что ж, посмотрим. Дай-ка сюда мой маузер…
Анастасио Монтаньес протер глаза, неторопливо потянулся всем телом и вскочил.
Они вышли из хижины. Небо было усеяно звездами, сверкавшими, словно драгоценные камни; в вышине блестел узкий серп луны. Из убогих жилищ донеслись приглушенные голоса испуганных женщин; лязгнуло оружие – мужчины, спавшие на открытом воздухе, тоже проснулись.
– Дурак! Ты же ногу мне повредил.
Голос прозвучал отчетливо и довольно близко:
– Кто идет?
Оклик заметался среди скал, пронесся над гребнями и котловинами и наконец растаял в отдалении, в тишине ночи.
– Кто идет? – еще громче рявкнул Анастасио, досылая затвор.
– Деметрио Масиас!
Отзыв раздался почти рядом.
– Это Панкрасио! – радостно воскликнул Перепел и тут же, забыв недавнюю тревогу, опустил винтовку.
Панкрасио конвоировал какого-то насквозь пропыленного парня. Пыль лежала на нем сплошным слоем – от американской фетровой шляпы до грубых ботинок. На одной из штанин пленника расползлось большое пятно крови.
– Откуда этот барчук? Кто такой? – спросил Анастасио.
– Стою я на посту, вдруг слышу – трава шуршит. Я кричу: «Кто идет?» – «Каррансо», – отвечает этот субчик. Каррансо? Это что еще за птица? Получай-ка, брат Каррансо! Тут я и просверлил ему дырку в ноге.
И Панкрасио с улыбкой повернул к слушателям свое безбородое лицо, ожидая аплодисментов.
Тогда заговорил незнакомец:
– Кто здесь командир?
Анастасио, гордо подняв голову, смерил пришельца взглядом.
Парень сбавил тон.
– Понимаете, я тоже революционер. Меня насильно мобилизовали в ряды федералистов, но позавчера, во время боя, мне удалось сбежать. Я все ноги исходил, пока вас нашел.
– Ого! Да он федералист! – раздались изумленные возгласы.
– Значит, холуи! – заключил Анастасио Монтаньес. – Зря, Панкрасио, ты не продырявил ему котелок.
– А откуда я знал, зачем он явился? Он все твердит, что хочет поговорить с Деметрио: мол, ему бог знает сколько порассказать надо. Но это дела не меняет. Все в свое время. Нам спешить некуда, – ответил Панкрасио, поднимая винтовку.
– Ну и дикари же вы! – возмутился незнакомец, но не успел прибавить ни слова: Анастасио наотмашь ударил его по лицу, и парень, обливаясь кровью, грохнулся наземь.
– Расстрелять этого холуя!
– Повесить его!
– Сжечь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36