милое лицо с кротким ртом; большие голубые глаза, наполнившиеся слезами из сочувствия ко мне.
– Не позволяйте ему докучать вам, мэм, – запротестовала Биссетт. – Посмотрите на свою работу, она вся перепутана и валяется на траве.
– Ну ее, няня, – отвечала матушка.
– Вот еще! Добрая материя и нитки хорошие. Отошлите ребенка к мистеру Пимлотту, пусть донимает его.
– Ну ладно, Джонни. Почему бы тебе не найти мистера Пимлотта и не спросить, что он поделывает. Он как будто роет яму. Как ты думаешь, собирается что-нибудь зарыть?
– Ага, знаю-знаю, – вмешалась няня. – Об этом я и думала вам сказать, мэм: он замыслил сделать себе хорошую новенькую жилетку из того, что по праву принадлежит вам. Но это не его собственность, а ваша, потому что это ваша земля и время, которое он тратит, тоже ваше.
Матушка вздохнула, но больше я ничего не слышал, потому что тут же ринулся через террасу и вниз по ступенькам на лужайку, ровную поверхность которой нарушил небольшой холмик.
– Мистер Пимлотт! Мистер Пимлотт! – закричал я на краю лужайки, где он работал. – Что вы делаете? Вам помочь?
Он стоял на коленях, но при моем появлении поднял свое загорелое лицо и смерил меня взглядом, непонятно что выражавшим. Я его немного робел, отчасти потому, что он принадлежал к этим странным созданиям – мужчинам; других, кроме него, я близко не знал. Я не совсем понимал, что это вообще такое – быть мужчиной, заметил только, что он был большой, пах землей и табаком и кожу на лице имел, судя по виду, грубую.
– Ну-ну, мастер Джонни, – откликнулся он, – только не допекайте меня своими спросами да вопросами. Мне ведь, не в пример некоторым, не за то платят деньги, чтобы я вам отвечал.
– Мне Биссетт велела пойти вас отыскать, чтобы вы мне сказали, чем надо помочь.
– Это не моя забота. Миссис Биссетт мне не начальник – боже упаси. Хоть она и воображает иной раз, будто может мною помыкать.
Я понаблюдал за ним немного, пока он работал молча. Он склонялся над ямой, больше походившей на нору, и неуклюже тыкал в нее каким-то инструментом с длинной ручкой.
– Что вы делаете? – спросил я.
Он не ответил, а взглянул на солнце, заслоняя глаза от его все еще яркого света. Затем он извлек инструмент (в самом деле, очень длинный) и начал стукать его о траву, чтобы сбросить комья земли, попавшие в насадку. Потому что инструмент действительно был очень странный, с полотном, подвернутым с обеих сторон почти как крюк. Мистер Пимлотт положил его и принялся собирать другие инструменты и складывать на траву рядом с большим деревянным ящиком, где они хранились.
– Чем вы сегодня занимались, мистер Пимлотт? – спросил я, изнывая от любопытства.
Все так же молча он начал смазывать металлические поверхности густым, похожим на прозрачный мед жиром, перед тем как завернуть каждый в кусок мягкой кожи и бережно спрятать в ящик. Инструменты всегда меня зачаровывали: грозные зубья грабель, ямкоделатель с двумя остриями, чтобы вырывать чертополох, заступы с тяжелыми деревянными рукоятками, до блеска отполированными от долгой работы, железные зажимы, которыми скреплялся металл с деревом, но в первую очередь полотно лопат, блестевшее так ярко и так удивительно, ведь голый металл сохранял блеск оттого, что его часто и с силой вгоняли в землю.
– А как называется вот это? – спросил я, указывая на ту самую лопату, с длинной рукояткой и необычным завернутым полотном. – Это заступ или садовая лопата?
– Не трогайте, – предостерег мистер Пимлотт. – Она очень острая.
– А эта? – Я указал на другой инструмент, который он при мне ни разу не использовал.
Мистер Пимлотт поднял глаза.
– Эта? Ну, это мой выкопочный нож.
– А что вы им делаете?
Он долго смотрел на меня молча.
– Ну, сорняки выкапываю.
Ободренный этим ответом, я оглядел следы его работы.
– А зачем вы выкопали это дерево? – вопросил я, указывая на грушу, которая лежала на земле с безжалостно выставленными на обозрение корнями.
– В нем гниль завелась.
– Гниль, – повторил я. Это было интересное новое слово, и я произнес его несколько раз, чтобы как следует посмаковать. – Что такое гниль?
– Болезнь такая у деревьев. У людей тоже. Разъедает и тех, и других изнутри.
Внезапно он разинул рот, показывая несколько почерневших обломков – остатки зубов, и издал хриплый звук, который я принял за смешок.
– Но на вид оно хорошее. Стыдно вроде бы его убивать.
– Все, что состарилось или заболело, нужно выбрасывать или убивать. А у кого, как не у меня, есть такое право – выкапывать деревья?
– Почему у вас, мистер Пимлотт? Это ведь дерево моей матери?
Он отвернулся и через плечо выговорил самый длинный ответ, какой я когда-либо от него слышал:
– Хотите знать почему? Потому, что это я его посадил, вот почему. За десять лет до того, как ваша мать здесь появилась, а о вас и речь не ведется. Что вы думаете? Оно само по себе выросло? Все в этом мире нужно сначала сажать. А потом выращивать. Вас вот миссис Биссетт выращивает. То есть ей надо бы заниматься своим делом, а не сплетничать и пакостить и позволять вам отрывать от дела людей, у которых, не в пример ей, невпроворот работы.
Когда он закончил, я минуту-две помолчал, но потом меня снова одолело любопытство:
– Эта яма – чтобы похоронить в ней дерево?
Мистер Пимлотт мотнул головой.
– Вы хотите посадить другое?
– Нет. Если уж вам приспичило знать, она, чтобы поймать Старину Кроторыла.
– Вы хотели сказать «крота», мистер Пимлотт. Так правильно говорят.
– Что я хотел, то и сказал.
– А почему вы его ловите, мистер Пимлотт?
– А потому, что он роется на лужайке вашей матери, а она мне платит, чтобы я держал лужайку в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31