Под ними имелась надпись в одну строчку, и я поклялся себе, что скоро выучусь и ее прочитаю. Задерживаться было нельзя, поэтому я положил шкатулку на пристенный столик, рядом с чайной посудой. Вернувшись в общую комнату, я застал матушку и Биссетт, ожидавших меня со строгими лицами.
– Ты вел себя из рук вон плохо, Джонни, – проговорила матушка. – Уж не знаю, что на тебя сегодня нашло. Я хотела сообщить тебе приятную новость, но теперь услышишь ее позднее, когда исправишься.
И вот, ни дать ни взять опозоренный узник, которому нечем оправдаться, я был передан охране и уведен прочь.
Путь в мою спальню в старой части дома, по древней скрипучей лестнице, всегда меня страшил, поэтому, несмотря на все происшедшее, я, едва мы вышли из общей комнаты, схватил Биссетт за руку.
– Отстаньте. – Она сердито выдернула руку. – Хватит вам, как маленькому, изводить вашу бедную маму, и цепляться в темноте за няню тоже хватит.
Меня пугала не сама темнота, а загадочные образы и тени, сотворенные мерцающей свечой; эти ночные создания, вызванные ею из темноты, тотчас скрывались, стоило сделать шаг им навстречу, и тем походили на гигантских пауков, с которыми я сталкивался куда чаще, чем мне бы хотелось, – безобидному животному, думал я, ни к чему так много ног. Особенно я их возненавидел, после того как Биссетт описала, как они питаются живыми насекомыми.
Ну что, – брюзжала Биссетт, – где ваша хваленая храбрость, вы, похоже, от собственной тени шарахаетесь.
Вознегодовав от такого обвинения, я припустил вперед, и мы мигом добрались до моей комнаты, в конце короткого темного коридора, связывавшего ее с лестницей. Она была тесная и узкая, пол имел резкий наклон в сторону окон, низкий потолок под островерхой крышей тоже был сильно скошен и тоже опускался к дальней стене, где было расположено окно. Для мебели почти не оставалось места, и кроме черного старинного серванта и стула в моем распоряжении был только старый сундук, где я хранил игрушки. Пол перед кроватью был застелен потертым турецким ковром, на стенах висели две гравюры в рамочках, подаренные матерью: большое цветное изображение Трафальгарской битвы – тут и там паруса в клочьях и клубы дыма, а над ним небольшое меццо-тинто – портрет моего кумира, адмирала Нельсона.
– Ну, а теперь без ваших глупостей. Живо в постель, – ворчала Биссетт.
– Как вы думаете, где теперь тот человек? – спросил я задумчиво.
Передернув плечами, Биссетт отозвалась:
– Знать не знаю, но, уж наверное, далеко, спит где-нибудь в канаве.
– Как бы мне хотелось поспать в канаве!
– Может, когда-нибудь так и получится, – зловеще кивнула она. – В особенности если будете вести себя как сегодня. Но, держу пари, не он один проведет эту ночь незнамо где. Девчонку сегодня ждать нечего, помяните мои слова. И, наверное, завтра утром тоже. Как только ваша матушка позволяет ей уходить, бросив работу… У меня прав нету здесь командовать. Вот что бывает, когда вокруг нечестивцы. Не приход, а гнездо язычников, а, как говорит Писание, с кем поведешься, от того и наберешься.
Наконец, умытый и облаченный в ночную рубашку, я приготовился забраться в постель. Это было совсем непросто, так как спать мне полагалось на чем-то вроде старинного дубового сундука, помещенного в нишу, высотой в несколько футов.
– Сегодня, верно, ваша матушка не придет пожелать вам доброй ночи. – Биссетт подоткнула мне одеяло.
Я ей не поверил, но капризно протянул:
– А кто мне вместо нее расскажет сказку? Вы?
– Сами знаете, и не подумаю. Сказки говорят неправду.
– Но в Библии полно сказок и историй.
– Это совсем не то, будто не знаете.
– Как это не то?
– Слишком много вы задаете вопросов. Не задавай вопросов, не услышишь неправды.
– А зачем говорить неправду? А еще, если вы умеете говорить неправду, то почему не расскажете мне сказку, по-вашему ведь это то же самое.
– Больно премудрое вы дитя, мастер Джонни, – серьезно проговорила Биссетт. – За такими умниками дьявол по пятам ходит. Есть такие вещи, о которых не спорят. Им веришь, потому что сам Бог вкладывает их тебе в сердце.
Тут я услышал шаги моей матери в коридоре. Я посмотрел на няню с торжествующей улыбкой. Когда матушка вошла, Биссетт сказала:
– Вы слишком добры к нему, мэм. По мне, так ему не хватает отцовской руки.
Матушка вздрогнула и несколько высокомерно отозвалась:
– Вы свободны, Биссетт.
Няня, со свечой в руке, направилась к двери.
– Покойной ночи, мастер Джонни.
– Покойной ночи, Биссетт.
Покосившись на мою мать, она добавила:
– Не забудьте на ночь помолиться.
Я кивнул, и она ушла.
Уверившись, что она не услышит, я спросил:
– Можно послушать сказку, мама?
Она каждый вечер читала мне сказки, а я очень любил их выбирать и радовался, что мне доверяется хотя бы этот выбор. Из сказок моими любимыми были самые страшные: «Сказка о Джеке Победителе Великанов», «Дети в лесу», «Сказка о Смерти и Даме» и «Чевиотская охота». Но больше всего мне нравились «Тысяча и одна ночь» – не только как мир приключений, но и как мир странных персонажей: султанов, ифритов и джиннов. Одну сказку я прослушал в первый раз и хотел послушать еще, но попросить не решался, слишком был напуган.
– Пожалуйста! Я прошу прощения за шкатулку для писем.
– Не в этом дело. Биссетт права, я слишком тебе потакаю. Я прочту тебе сказку, но, чтобы ты знал, как ты меня обидел, выберу ее сама, и это будет сказка о том, как один человек шпионил за своей женой и как, в наказание за любопытство, увидел что-то страшное, ведь любопытные, как ты знаешь, всегда бывают наказаны.
Не решаясь открыть рот, я кивнул: это была та самая сказка, которой я боялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31