«В нем сконцентрировалось все хорошее, все таинственное и прекрасное Израиля»…
Он все более возбуждался, но неожиданно замолк.
Агарь отвернулась от города с чернеющими кипарисами и глядела на одинокую, напоминающую огромную серую пирамиду гору.
– Гора Табор, – пояснил он. – Дальше за ней Ендор. Вспомните, Ендор, Сивиллу, к которой пришел Саул накануне той битвы, когда он должен был пасть. А маленькая деревня к югу – Солон, родина бедной девочки, пожертвовавшей собой, чтобы согреть старость священного царя.
– Абизаг, – прошептала Агарь, – да, я вспоминаю.
– А! – почти в экстазе воскликнул Исаак. – Я знал, что наша земля, наша старая земля позовет вас! Я знал, что вы узнаете ее и что она вернет вас нам.
Преждевременно возвестив о победе, можно все разрушить.
Агарь, съежившись, посмотрела на часы.
– В ожидании этого, – сухо произнесла она, – не забыть бы нам, что скоро три часа и что я должна быть в Каиффе.
Она опоздала к Дивизио. Нужно было сначала пойти к себе переодеться и положить грим.
– Штраф! – хором закричали при ее появлении Стефаниди, Трумбетта и другие. – Откуда, красавица?
– С прогулки по окрестностям. Я прошу вас не терзать меня вашим ревом. У меня мигрень.
– В самом деле? – жалобно произнес Трумбетта. – Нельзя сказать, чтобы деревенский воздух сделал ее любезной!
Последняя неделя прошла без всяких происшествий.
В субботу Дивизио, отозвав Агарь в сторону, сообщил ей, что пишет письмо Сампиетри.
– Передайте ему привет, – попросила она.
– Да только из-за вас я и пишу ему. Нужно, чтобы кто-нибудь заменил вас, если, конечно, вы не хотите больше оставаться. Вас здесь так полюбили! Я так доволен вами!
– Благодарю вас, Дивизио, но я должна уехать.
– Если это из-за того, – сказал он, почесывая голову, – что вы в Египте нашли более доходное место, то мы могли бы как-нибудь сговориться. Я с удовольствием прибавил бы вам еще пол-лиры в день.
– Вы очень любезны, – возразила она. – Но что решено, то решено. Я уезжаю.
Второго апреля, в вечер последнего выступления Агари, завсегдатаи кафе Дивизио опорожнили в ее честь сорок бутылок шампанского – количество в Каиффе еще невиданное.
– Все ее поклонники сегодня здесь, – взволнованно сказал маленький Стефаниди.
– Нет, не все, – поправил его всегда ироничный Трумбетта. – Не хватает одного: маленькой гадкой обезьянки в черных очках.
– Господин Кохбас, – вставил директор эмиграционного общества, – будет здесь шестого, чтобы принять прибывающих следующим пароходом колонистов.
– Плачь, прекрасная Жессика, – сказал Петр Стефаниди. – Ты больше не увидишь своего возлюбленного. Кстати, ты едешь пароходом или поездом? Мы все собираемся провожать тебя.
– Ради Бога, увольте, – ужаснулась она. – Меня всегда пугали шумные проводы.
Шестого апреля, ровно через четыре дня после отъезда Агари, посетители кафе Дивизио около одиннадцати часов заметили вошедшего Кохбаса.
Он заказал пива, посидел около часа и затем ушел, сгорбившись еще более, чем обычно.
Громкий смех провожал его.
– Бедняга, – заметил Трумбетта. – Он думал, что танцовщица все еще здесь. Она даже открыткой не предупредила его о своем отъезде. Все же она была славной, эта малютка Жессика.
В полдень следующего дня Кохбас только приступил к перекличке прибывших, как вдруг пальцы его задрожали и он чуть не выронил бумагу…
Он увидел Агарь, как и в первый раз, она стояла у самой двери павильона. На ней было дорожное пальто и в руках маленький чемодан.
– Вы? Вы здесь, – пробормотал Кохбас. – А я думал, что вы уехали.
Она отрицательно покачала головой:
– Я остаюсь, Кохбас!
И так как он, застыв точно в столбняке, все еще безмолвно глядел на нее, она прибавила:
– У вас, наверно, найдется место для меня в «Колодезе Иакова» или же в какой-нибудь другой колонии?

V

Около часа автобус, развозивший по колониям эмигрантов, тронулся в путь. Но не успели проехать и ста метров, как машина испортилась и пришлось остановиться. Поломка оказалась очень сложной. Шофер должен был прибегнуть к помощи механика. Только после двух поехали дальше.
Прибывших было восемь. Все они, большей частью бессарабские евреи, сидели с таким испуганным видом, точно только что спаслись от погрома.
Ошеломленный внезапным появлением Агари, Исаак Кохбас опомнился только после поломки машины и предложил молодой женщине место в своем, немедленно вызванном автомобиле.
В нескольких словах она отказала.
Впредь она намерена делить общую участь, и ничто не будет для нее более неприятно, более противно ее решению, чем желание сделать для нее исключение и выделить из всех.
Это было сказано таким сухим тоном, что тотчас же потухла затеплившаяся было в наивном сердце Кохбаса надежда, что эта женщина испытывает к нему хоть маленькую симпатию.
Естественно, что уважение его к ней только выросло и что он не долго думал о том, к какой колонии ее приписать. Если бы хоть одно место было свободно в «Колодезе Иакова» – но Господь знал, что, к несчастью, это не так, – место это получила бы Агарь.
Вернувшись в автобус, Кохбас поместился у самого входа, а Агарь, уйдя в противоположный конец, села рядом с рыжей девочкой, жалкая одежда которой лишь подчеркивала ее красоту. Ей было лет шестнадцать. Нужда, очевидно, замедлила ее развитие. Агарь заговорила с ней по-румынски. Родители девочки погибли в стычке между румынским войском и Красной Армией. Ее, оставшуюся сиротой, внесли в списки эмигрирующих в Палестину евреев. Она знала только одно: с тех пор она ни разу не голодала. Обещали ей, между прочим, что, когда они прибудут на место, ей дадут новое платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49