Отдадите ли вы больную, бесплодную гордость, ваше taldium vital, за ясность души ваших предков в садах Ханаана? Неужели так сильно в вас вечное стремление к страданию, что, покорив своих палачей, вы становитесь собственными палачами?
Поль Эльзеар нагнулся и взволнованно пожал руку де Биевра.
– Тем, кто так говорил бы с нами, мы бы все отдали, – прошептал он. – Мы жаждем любви больше, чем другие народы.
Жестом старик остановил это неуместное умиление.
– И все это из-за очаровательной Жессики. Лучше всего было бы, если бы она была от Лепарра или Кимперлея.
– Ну, тут вам беспокоиться нечего, – рассмеялся журналист, на этот раз от всего сердца.
Под окнами послышался шум подъезжавших автомобилей и стук открываемых дверей.
– Враг идет, – сказал Эльзеар. – Какой они поднимают шум!
– Похоже на деревенскую свадьбу, – заметил де Биевр, когда распахнулась дверь перед штурмовавшей зал толпой.
В мгновение ока оба потерялись в наступившей суматохе.
Де Биевр всеми силами расчищал себе дорогу к герою празднества, вокруг которого уже образовался круг кропящих «святую воду».
– Превосходно, мой дорогой дю Ганж… После ста представлений та же свежесть, тот же интерес, что и на генеральной репетиции. Ривароль и Мариво на арию Оффенбаха.
– Мой дорогой граф, – пролепетал дю Ганж, – вы, право, слишком добры…
– Отнюдь нет. Я говорю только то, что думаю.
Поль Эльзеар подскочил к де Биевру.
– Ваша фраза чудесна. Как это вы сказали? Ривароль и… у меня сильное желание вставить ее в мою статью, конечно, назвав имя автора.
– Ты способен на это, несчастный! – рассмеялся де Биевр. – Во всяком случае, вы можете написать, что мне редко удавалось видеть такую гармонию. Все отлично удалось. Ох! Дорогой мой, на том свете придется снова все это увидеть, но в ожидании полюбуйтесь на эффект, произведенный при ярком свете нашей Жессикой.
– Не думаете ли вы, что я не заметил, как все на нее облизываются? – сказал журналист.
В углу действительно стояла Агарь, окруженная полудюжиной борющихся за первенство мужчин. Может быть, они не старались бы так, если бы знали, что год назад на площади Александрии можно было за несколько лир купить расположение мадемуазель Жессики.

На Агари было черное бархатное платье, перехваченное поясом из серебряных лавровых листьев: вырез на спине, дивный изгиб бедер, волнующие сладострастные возвышения, образующиеся при движении лопаток. Немного отставив левый локоть, точно обороняясь, она с рассеянной улыбкой принимала рассыпаемые толпой поклонников комплименты.
– Ну, – пылко вмешалась Королева Апреля, – кончите вы, наконец, надоедать моей подруге? Нравится она вам? Что, мои старички? Вам сейчас представится случай доказать ей, как чисты и возвышенны ваши чувства. В чем дело? Терпение. А ты иди на свое место.
– Королева, что ты собираешься делать? – прошептала немного обеспокоенная Агарь.
– Увидишь.
На другом конце зала де Биевр взял под руку маленького, толстого человека, на отворотах одежды которого сверкали усыпанные бриллиантами ордена.
– Дорогой Гильорэ! Пойдемте же, я вас представлю. Все горят желанием с вами познакомиться: Пьер Плессис, Сарра Рафаль.
– К столу, к столу! – доносилось со всех сторон.
– Мадемуазель Жессика, – вскричал сияющий Франсуа дю Ганж, – вам подавать сигнал. Садитесь. Все за вами последуют.
Агарь повиновалась, смущенная тем, что так неожиданно громко произнесли ее имя.
Королева Апреля, подмигнув, ущипнула ее за руку.
– Он, кажется, усердно занялся тобой, – шепнула она.
– Ладно, ладно. Пока я довольна.
Ослепленная светом, оглушенная смехом и речами, Агарь понемногу приходила в себя, слушая сидевшего справа от нее де Биевра. В самом начале обеда она, чтобы положить конец излишней фамильярности соседа слева, пододвинула стул к стулу графа. Он говорил с ней тихим голосом, скромно и уважительно, что так трогает сердца бедных, всем доступных женщин. Сидящий же напротив Франсуа дю Ганж всячески афишировал свой интерес к мадемуазель Жессике. Он суетился, то наливая ей бокал, то накладывая на тарелку закуски, ему хотелось обратить на нее всеобщее внимание, чего она так боялась.
– Разрешите уж мне, дорогой друг, поухаживать за моей соседкой, – осторожно заметил де Биевр.
– Смотрите же хорошенько за ней… Да неужели мне это только кажется?
– Что?
– Что изменился порядок мест?
– Во всяком случае, что-то не видно, чтобы кто-нибудь жаловался, – лицемерно произнес старик.
Около трех часов ночи тосты смешались с чудовищным гулом.
Королева Апреля, немного опьяневшая, со взбитыми белокурыми волосами вокруг розового личика, поднялась с бокалом шампанского в руке.
– Я прошу слова.
– Тише, тише! – закричали со всех сторон. – Слово Королеве Апреля.
– Дю Ганж, друзья мои, только что благодарил вас как автор. Я говорю от имени артистов. Вы были очень милы. Я целую всех вас, подарив поцелуй первому попавшемуся мне под руку.
Счастье выпало на долю редактора «Фигаро». Все аплодировали.
– Постойте, еще не все. Здесь вся пресса. Я хочу знать, на что она способна. Речь идет о моей подруге – о Жессике.
– Браво, браво, браво!
– Тост за Жессику! – провозгласил кто-то.
Агарь остановившимися глазами смотрела на Королеву, возбуждение которой возрастало. Всякая попытка остановить ее была напрасной.
– Друзья мои, я сообщу вам кое-что, чего вы еще не знаете. Жессика – моя подруга, это всем известно. Но кроме того, она танцовщица, да такая, что четырех равных ей не найдется в Париже. Она заткнула за пояс всех танцовщиц Сирии, Турции и Египта, а тамошних зрителей не так-то легко удовлетворить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49