– Шесть километров вниз.
– С автоскоростью? – спросил Озеров.
– Зачем? Как в лифте. Четверть часа – и песочек.
За «окном» встала темно-зеленая водяная толща. Солнечный свет еще пронизывал ее. Медленно скользнула наискосок большая, отливающая начищенной медью рыба Засветились розовато-хрустальные колокола медуз. Вода почернела, что-то сверкнуло в темноте и потухло. Валя включила прожектор, но луч, ударивший в черно-бурую муть, растаял где-то далеко-далеко. Какая-то уродливая рыбья морда показалась в «окне» и пропала. Невидимый батискаф опускался все ниже и ниже, а видимая муть уходила вверх, не поражая никакими жюльверновскими видениями. Только один раз что-то большое заслонило «окно» бледно-розовым телом, и Озеров услышал, как Минченко громко шепнул соседу: «Кальмар!» А в «окне» уже появились слабо очерченные зубцы темно-красной скалистой поверхности.
– Вот вам и Атлантида, – усмехнулся Минченко. – Боюсь, что ее здесь днем с огнем не найдешь.
– Я подумал о проходимости, – сказал Губин. – С какой силой ударил бы водяной столб?
– Считайте. На дне давление свыше шестисот атмосфер. Более полутонны на каждый квадратный сантиметр.
– Боюсь, что нас размазало бы по стенам.
– А вместе с ними – по городу. И вместе с городом – по земле. Что могло бы остановить эту тысячетонную ударную силу? Где оказался бы Атлантический океан? Где была бы Европа?
Зловещая тишина наполнила комнату, отделенную только одним поворотом браслета от мировой катастрофы.
– Дети играют с термоядерной бомбой, – сказал до сих пор молчавший Сошин. – С чем-то пострашнее термоядерной бомбы. Возвращайтесь на Землю, молодой человек.
Озеров устало протер глаза, и «окно» вместе с подводным царством ушло за пределы видимости. Кто-то громко и облегченно вздохнул.
– Предлагаю воздержаться от легкомысленных опытов, – сердито заметил Сошин. – Для докладной записки в Академию наук материала более чем достаточно.
Хмелик сухо возразил:
– У нас с профессором Сошиным, видимо, разный взгляд на понятия легкомысленного. У меня еще один опыт, для Губина. Возможность проникнуть за покровы человеческого тела. Меня не испугает, даже если именно я окажусь объектом опыта. Но, может быть, мы согласимся с профессором и оставим это для экспертизы академии?
Губин подумал и согласился. Озеров взглянул на Хмелика: у того был вид бомбардира, приготовившегося пробить одиннадцатиметровый удар.
– Ну что ж, – сказал он, – переходим к решающему эксперименту. Его нельзя отложить.
– Что значит «решающему»? – прозвучал резкий вопрос Сошина.
– Смысл, вам известный из научной практики, Павел Викторович. Ньютон в таких случаях прибегал к латинскому названию «экспериментум круцис».

EXPERIMENTUM CRUCIS. АЛАДДИН У КАЛИТКИ В СТЕНЕ

Отклика не последовало. Кто-то взглянул смущенно, кто-то быстро отвел глаза. «Испугались», – подумал Озеров.
Хмелик объявил, что ожидал этого и сейчас успокоит встревоженные умы.
– Мы еще не познакомились с главнейшей особенностью устройства – с его способностью превращать эффект присутствия в само присутствие. Со времен Дедала, первым преодолевшего закон тяготения, люди не знали подобного ощущения. Мы первые преодолеваем ложное или, скажем мягко, неточное представление о протяженности пространства, о незыблемости декартовых координат. Возьмите любую точку на карте, любой из европейских городов, и мы прямо из этой комнаты выйдем на его улицы, пройдемся по набережной По или Сены и вернемся сюда же, к этим обоям и стульям. Уверяю вас, это не страшнее, чем перешагнуть лужицу на тротуаре или вон тот порог.
– Париж – это соблазнительно, – сказала Валя.
Губин снисходительно усмехнулся.
– Без валюты? Глазеть на витрины и облизываться? Даже сигареты не купишь.
– Возьми свои. А может быть, в Лондон, профессор? – Хмелик обернулся к молчавшему Гиллеру. – Вы только что оттуда приехали. Будете нашим гидом.
– Пожалуй, – оживился Гиллер. – Скажем, в Сити. Любопытно. Переулки еще Скруджа помнят.
– В Сити по воскресеньям даже мухи со скуки дохнут, – опять не утерпел Губин. – В Малаховке и то интереснее.
– Может быть, Гималаи? – робко вмешался Минченко. Он был альпинистом.
– Озеров, покажи ему Гималаи! – крикнул Хмелик.
В синем «окне» возникло облачное столпотворение. Облака пенились и громоздились на скатах снежных вершин и обледенелых утесов. Завыл почти физически ощутимый ветер.
– Это ты в твидовом пиджачке думаешь сюда выйти? – съязвил Хмелик и прибавил: – Ну, в общем, все: Гималаи отменяются. Арктика и Антарктика тоже. Присоединим сюда еще север Канады и юг Аргентины. Что остается?
– А если соединить прогулку со зрелищем, – предложил Губин. – Скажем, что-нибудь вроде «Медисон-сквер гарден» в Нью-Йорке. Мировой зал!
– В Нью-Йорке ночь, невежда. Ты же видел.
– Ну, коррида в Мадриде.
– В Мадриде сиеста. Полдень. Все спят. До корриды шесть или семь часов.
– Где-нибудь дерби или регата…
– Где?
– Сегодня с утра в Монте-Карло автомобильные гонки, – неожиданно сказал Озеров.
До сих пор он молчал, стесняясь вдвойне: и как объект наблюдения, и как «лирик» среди «физиков». «Физики» поглядели на него с любопытством.
– Откуда вы знаете? – спросил Губин.
– В «Советском спорте» читал.
– Ралли?
– Нет, скоростные. На сто кругов. От московского автоклуба участвуют двое наших – Туров и Афанасьев.
– Я, пожалуй, останусь, – заробела Валя. – Автогонки – это страшно.
Но никому страшно не было.
– Ты, старик, сначала Монте-Карло найди, – сказал Хмелик. – Город, конечно, а не казино, и где-нибудь у шоссе трибуны пошукай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19