А я думаю, что время действия ее практически не ограничено каким-либо числом человеческих жизней. И мы не знаем, первым ли ее информатором стал Озеров или ему предшествовали его братья по разуму? И сколько их было? И какую информацию накопила машина? И почему мы тогда не можем поставить знак равенства между емкостью ее биомеханической памяти и вместимостью памяти современного человека? А эта вместимость достигает гигантской цифры, в десять в двадцатой степени условных единиц информации, что, в общем, равно всему информационному фонду любой из крупнейших мировых библиотек. Павел Викторович морщится: я не привожу источников этих подсчетов, кстати говоря, не моих, а математика Джона Неймана. Профессору они известны, а остальные могли прочитать об этом в одном из наших журналов.
Последовавшее молчание было долгим и почему-то неловким. Озеров с любопытством отметил, что все глядели на браслет – не на него. Для них он был только уникальным кибернетическим устройством. «Как в цирке, – подумал он, – человек-змея, человек-молния, человек-браслет. Смешно». А с каким удовольствием он снял бы этот проклятый браслет и подарил тому же Хмелику. Увы!
Гиллер первым нарушил молчание.
– Считаю себя не вправе участвовать в экспертизе. Я не физик и не географ и не вижу, возможности использовать эту штуку для нас, геологов. Разве только как средство транспорта или для спасательных работ. Не знаю.
Вместо ответа Хмелик подтолкнул Озерова:
– Режь вниз, Андрей.
– Куда? – не понял тот.
– Под землю. Вообрази, что ты бур и со скоростью автомашины врезаешься в недра. Крой насквозь. До Австралии…
– Вы с ума сошли, Хмелик, – оборвал его Гиллер, но продолжить не успел.
В синей каемке «окна» посреди комнаты поползло что-то мутное, ровное, то светлея, то темнея до черноты, то опять светлея и перемежаясь белеющими прожилками.
– Валя, прожектор! – крикнул Хмелик. – Вполсилы. Не полный.
Включенный прожектор осветил светло-серые неровные массы.
– Граниты, – прошептал Гиллер, резко выдвинув стул вперед.
Сейчас он мог дотронуться до скользящей вверх гранитной стены.
Серая стена вдруг рассыпалась разноцветной мозаикой.
– Ого! – сказал кто-то.
Озеров по голосу не разобрал кто, но не оглянулся, боясь «отключиться».
– На сколько мы спустились? – спросил тот же голос.
– Наверно, на несколько километров, – откликнулся Хмелик. – Ведь спускаемся с автоскоростью. Что это?
– Кристаллы горного хрусталя, – пояснил Гиллер и тихо спросил Озерова:
– А можно глубже?
Пестрая, с отливами каменная стена помутнела, стала матово-черной, и вдруг чернота, сначала слабо, а потом все сильнее отсвечивающая, превратилась в сверкающий поток расплавленного металла.
– Магма, – сказал Гиллер. – Прожектор не нужен.
– Какая глубина?
– Трудно сказать. Думаю, больше пятидесяти километров. Вы что, действительно собираетесь добраться к центру Земли?
– Хотите сию минуту?
– Никоим образом. Попрошу прекратить опыт.
– Озеров, не отключайся, – предупредил Хмелик. – Почему, профессор?
– Опыт должен быть поставлен научно. Мне потребуется киносъемочная аппаратура, звукозаписывающие приборы, другая сила освещения.
– Может быть, создать проходимость? – засмеялся Хмелик.
– Вам двойка по геологии, – сказал Гиллер. – Даже на этой глубине температура больше двух тысяч градусов.
– Я пошутил, профессор. Отбой, Андрей.
«Окно» исчезло.
– Твоя очередь, Минченко. Ставь задачу.
– Я тоже? – растерялся океанолог.
– Я тебя не в кино приглашал. Давай точку в океане, где поглубже.
– Может быть, Тускарору?
– Я там плавал, – вмешался Губин. – Скучные воды. А если Атлантический океан? Я где-то читал, что для глубоководных экспедиций Атлантика интереснее.
– Глупости вы читали, – поморщился Минченко. – Но можно и Атлантику. Там есть глубоководные впадины. Например, близ острова Мадейра. На параллели Северной Африки.
Хмелик опять подтолкнул Озерова.
– Может быть, Атлантиду найдем, – засмеялся он. – Давай, Андрюша. Океан синий-синий, густое индиго. Южное солнышко. Какая-нибудь мурена плещется. Следите, товарищи: на «входы» устройства поступает точка на карте плюс зрительный образ. Подождем «выходов». У меня секундомер. Засекаю.
Озеров подумал: «А зачем спешить?» Браслет не им повинуется, а ему. И в каких дьявольских ситуациях! По маршрутам Жюля Верна: путешествие к центру Земли и восемьдесят тысяч лье под водой. И почему она синяя? Скорее темно-зеленая. А на поверхности, наверно, стальная, как в Одессе. И ветер гонит волну с барашками. А где это? На параллели Северной Африки. Значит, южнее Гибралтара. Близ острова Мадейра. Ну что ж, браслет найдет.
И браслет нашел: океан возник в комнате в двух шагах от них, не синий и не зеленый, а перламутровый, расцвеченный солнцем и в то же время зловещий, с высоким кипеньем волн, как на полотнах Айвазовского. Редко кто видит такой океан так близко. Только смельчаки спортсмены, участники океанских регат. С берегов он не тот, а с борта лайнеров далек и не страшен. Здесь же, в комнате, шла волна высотой в три метра и таяла за синей горящей полоской. Даже привыкший к метаморфозам «окна» Озеров невольно поежился, а сидевшие рядом отодвигались все дальше и дальше – так пугающе близко вздымалась сверкающая водяная стена.
– А ведь красиво! – вздохнул Губин.
Шум волны заглушил его.
– А что, если создать проходимость?
– С ума сошел, захлестнет!
Озеров поднял «окно» повыше. Океан теперь шумел внизу. Из комнаты открывалась его бескрайняя серо-голубая даль.
– Тут и дна нет.
– Дно есть, – сказал Минченко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19