Даже вид из окна радовал глаз: оно выходило на широкую набережную Москвы-реки. Озеров ясно представил себе, как выглядят река и набережная в этот вечерний час, когда сумерки на улице еще не сгустились до темноты и фонари еще не зажглись, заглядывая в почерневшую реку. Но здесь браслет засветился, как фонарик. Озеров машинально тронул его, и он легко повернулся под пальцами. И сразу стало светлее… Стены комнаты в углу раздвинулись или растаяли. Озерову показалось, что он в зрительном зале кинотеатра, перед ним экран, а на экране Москва-река, буро-зеленоватая, с нефтяными пятнами, с гранитными откосами набережной и зеленым лесом, бегущим в гору. «А что на другом берегу?» – мелькнула мысль, и он увидел Лужники с большой ареной вдали и Дворцом спорта на первом плане. Проплыл мимо белый катерок, оставляя позади пенистую дорожку. «А еще дальше наша набережная, и наш восьмиэтажный дом на углу», – словно подсказал кому-то Озеров, безотчетно предполагая, что экран все это покажет. И не ошибся. Берег пронесся мимо него, словно он наблюдал его с самолета; смутная линия домов вдруг прояснилась, и знакомый восьмиэтажный дом вырос перед ним с декорированными цветной фанерой балконами. «А вон и мое окно!» Оно приблизилось, как в кино, когда съемочный аппарат наезжает на объект съемки, и Озеров узнал и рамы, и подоконник, и тюлевые занавески со знакомым рисунком, и даже забытую на подоконнике авторучку. Все это было в натуральную величину, как в цветном фильме на экране, словно окаймленном светящейся синей ленточкой и загадочно повисшей перед ним в крохотном воздушном пространстве его здешнего обиталища.
Седая женщина в синем платье, неожиданно возникшая в кадре, открыла окно и исчезла за рамкой экрана. «Мария Ивановна, – вспомнил Озеров, – пришла с работы, хату проветривает». Мария Ивановна была его соседкой, любезно согласившейся следить за пустовавшей комнатой во время его отлучек. Находившаяся в действительности за сорок километров от него, Мария Ивановна стояла так близко, что он мог, не вставая, дотронуться до ее руки. Ему вдруг захотелось поглядеть в окно из комнаты, чтобы проверить или погасить это удивительное волшебство. И оно опять не подвело: он увидел из комнаты и реку, и набережную, и одинокого удильщика со спиннингом у ее парапета. Это была его комната; никакой телевизор не мог воспроизвести ее детальнее и точнее. То стол, покрытый клеенкой, возникал перед ним, то книжный шкаф, то – крупным планом – русско-испанский словарь на столе, то волновая шкала старенького радиоприемника. Волшебный экран отвечал буквально на каждую мысль. Вспомнилась полочка с английскими и французскими книгами – и вот уже их пестрые обложки выстроились разноцветной шеренгой корешков. И буквально в каком-нибудь полуметре от Озерова – протяни руку и бери.
Ничего объяснить себе он не мог да и не пытался: он просто приказывал невидимому джинну», как Аладдин, овладевший чудесной лампой: «На улицу!» – и тотчас же изображение последовало за мыслью. Он видел даже не отражение и не зрительное воспроизведение действительности, а саму действительность в ее сиюминутном состоянии. Именно так выглядела и шумела сейчас улица у его дома в Москве, именно эти автомобили проезжали по ней, именно их колеса шуршали по асфальту, именно эти люди проходили и голоса их звучали рядом. Озерову даже показалось, что он сам идет среди них и улица медленно плывет навстречу со своими витринами, киосками, регулировщиком на перекрестке и плакатами чахлого кинотеатрика на углу переулка. «О чем они?» – спросил он мысленно, и афиши послушно приблизились, демонстрируя черные буквы на красном фоне: «Десять шагов к востоку».
«Старье! – подумал Озеров. – А что бы еще посмотреть?» Он вспомнил о футбольном матче в Лужниках: московское «Динамо» играет с торпедовцами. Но перед ним по-прежнему тянулась улица: браслет не реагировал.
«Вперед!» – подсказал Озеров.
Улица поплыла навстречу, словно в окне невидимого автобуса.
«Быстрее!»
Невидимый автобус превратился в гоночную машину. Улица утратила очертания, сливаясь в мерцающую туманность. Мелькнул горб вала Окружной железной дороги.
«Сквозь вал! – приказал Озеров. – К стадиону! На трибуны!»
На него надвинулась чаша стадиона. Он вошел в нее, в кипучую ее неподвижность, как нож в каравай хлеба, и незримо повис над полем.
«А если ближе?»
Теперь он стоял как бы на боковой линии поля. В полуметре от него в мокрой от пота футболке Валерий Воронин вбрасывал мяч в игру.
«К воротам!»
Он был уже за сеткой ворот, позади приготовившегося к прыжку Яшина. Озеров зажмурился: мяч летел прямо на него, вот-вот ударит в стену чуланчика. Но Яшин прыгнул. Озеров услышал глухой удар мяча в грудь человека и оглушительный рев трибун.
В дверь постучали.
– Кто? – крикнул Озеров.
– Телевизор привезли? – спросил голос коменданта за дверью. – Слышу, футбол передают. Как это вы без антенны?
– Налаживаю, – неопределенно ответил Озеров. – Звук есть, а изображение исчезает.
Изображение и в самом деле исчезло. Светящаяся синяя каемка погасла. Стенки комнаты снова соединились. Окно в пространстве закрылось.

ОКНО В ПРОСТРАНСТВЕ. НИТКА ЖЕМЧУГА

Озеров открыл его на следующий день, когда разошлась вторая смена учащихся. Невидимый и неощутимый браслет не тяготил его. Он даже позабыл о нем, просматривая предэкзаменационные работы десятиклассников – перевод, продиктованный им из текста о Лондоне.
– «Пикадилли – самая шумная и людная улица в английской столице», – вслух прочел он первую строчку из взятой на выбор тетрадки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19