Ведь любой телефон может давать сигналы и принимать сигналы. Это свое соображение я и высказал. Он снисходительно выслушал меня и усмехнулся.
– Вопрос не такой простой, как кажется на первый взгляд. Где, в сущности, кончается физиология и начинается психика – этого сам господь бог не скажет…
Вскоре он ушел. Парикмахер явился только через час. Оказалось, что это парикмахерша – худенькая женщина с кротким овечьим лицом. Было как-то неудобно бриться у овцы, но куда денешься. Она работала так медленно, брила так тщательно, по волоску зараз, что вряд ли могла обслужить больше трех – четырех человек за день. Наверное, поэтому мне пришлось столько времени ждать ее. Когда она все-таки кончила, то отступила шага на два и с удовлетворением оглядела меня.
– Ну, вот вы и на человека стали похожи! Совсем другое дело, когда пройдется женская рука.
– У вас есть зеркало?
– Конечно, – отозвалась она.
И подала мне небольшое зеркало в металлической оправе в которую на обороте была вставлена фотография красивого молодого человека с элегантной эспаньолкой. Гораздо позже я узнал, что этот человек – Николай Гяуров. Но тогда я небрежно глянул на свое отражение и чуть не выпустил это женское зеркало из рук – так неожиданно было то, что я увидел. В самом деле, я не был готов к такому сильному и, я бы сказал, неожиданному впечатлению. Любой человек привыкает видеть себя, вернее, свое отражение, с детского возраста. Он сживается с этим своим образом, с происходящими в нем переменами, свыкается с ним. И будь у него возможность посмотреть на себя со стороны, он узнает свои черты. А я увидел себя внезапно и сразу – пожилого человека. Крупные черты лица, антипатичная, довольно тощая физиономия, глубокие вертикальные борозды у рта. Чуть ли не зловещее выражение. И самое главное – совершенно чужое лицо, которое ничего мне не говорило. Крупный нос, большой твердый рот. Какое-то особое, совсем неожиданное выражение властности и силы. Неужели я такой? Да нет, не может быть. Смутное представление, которое я сохранил о себе, предполагало хоть чуточку душевной деликатности. И известной интеллигентности, черт бы его побрал, известного достоинства, раз я – главный директор. Человек в зеркале был мне совсем чужой. Мало того, он был мне просто неприятен.
За этими размышлениями меня застала медицинская сестра, которая зачем-то вошла в палату.
– Что с вами, почему вы такой мрачный? – озабоченно, спросила она. – Вы себя плохо чувствуете?
– Да нет, ничего… Я только что увидел себя в зеркале, – пробормотал я.
– И вы себе не понравились?
– Очень не понравился.
Если бы она рассмеялась, я бы тут же успокоился. Я бы принял ее смех за комплимент. Но она заговорила со мной, как с малым ребенком:
– Разве можно думать такие глупости! Я вам серьезно говорю: вы красивый и представительный мужчина. Да к тому же элегантный.
– А это вы откуда знаете?
– Слышала от людей, которые вас знают. Говорят, вы не пижон, вам это, конечно, не подходит. Но одеваетесь со вкусом. Вы же часто ездите за границу, наверное, знаете, что купить…
О, благословенный тихий дождик, льющий приятную прохладу на мою пробитую голову!
– Я уже не говорю, какая о вас идет слава, – вдруг прибавила она.
– Какая слава? – я с надеждой взглянул на нее.
– Ну, как же! Известно, какая!
И она снова одарила меня милой косенькой улыбкой. Я только что не жмурился от удовольствия. Господи, как глупеет мужчина, когда теряет память… Будто вместе с ней лишается ума…
– Вы бы лучше вздремнули. Утром самый сладкий сон. После обеда здесь станет жарко…
И я действительно уснул. А проснулся так внезапно, будто меня ущипнули за нос. Проснулся с беспокойством. У моей кровати сидела женщина и задумчиво смотрела в окно. Не знаю, почему, но в первую минуту я подумал, что это – моя мать; я никак не мог свыкнуться со своим возрастом. Я смотрел на нее с легким испугом – снизу вверх. Нет, какая там мать, глупости. Женщина в самом деле не молодая, но и не старая. Удлиненное лицо, смуглое, испитое, даже страшноватое, со следами скрытой душевной муки. Но фигура очень стройная, я только теперь это заметил. И роста она высокого, это видно, хотя она сидит на низенькой табуретке. Трикотажная блуза такой крупной вязки, что сквозь нее просвечивает белье. Маленькая, почти девичья грудь… Я затаил дыхание в каком-то неясном испуге, в каком-то темном, непонятном волнении. Кто эта странная женщина и что ей здесь нужно?
Тут она повернулась и посмотрела на меня, прямо в лицо. Очень красивые глаза, правда, глубоко посаженные. Страстные глаза. Не знаю почему, но мне показалось, что в самой глубине этих глаз таится чуть заметная тревога. Тревога или испуг – сразу не поймешь.
– Я – Лидия, – сказала она.
Ее голос прозвучал совсем спокойно. Но я продолжал лежать не шелохнувшись, и она добавила уже более настойчиво:
– Я – твоя жена.
Я был потрясен. Никогда, ни за что обыкновенному человеку не понять, сколько огромной власти и силы в этом затасканном слове. Неужели это – моя жена? Неужели она может быть такой… такой пожилой, во-первых, и такой… непохожей? Я рисовал себе свою жену маленькой, светловолосой, с коротким носиком и тоненькими бровками, почему-то с челочкой. Сам не знаю, откуда взялся у меня именно этот образ. А если не этот, то какой же? Что другое может подойти для меня – уравновешенного, тихого человека? И неужели этот бронзовый идол – моя супруга, моя жена? Тогда каков же я сам?
– Я все о тебе знаю, – продолжала она тем же сдержанным, чересчур спокойным голосом. – Мне сказали, что тебе нельзя волноваться. Я не буду тебя беспокоить, мне незачем это делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84