Я и не подозревал, что во мне родилась такая цель, что поглотила меня без остатка. Я знал, что если потерплю поражение, то распадусь, превращусь в мертвый пепел. И никогда больше во мне не загорится живой огонь.
Я протянул руку и снял одеяло с ее плеча. И в тот же миг увидел в темноте ее глаза, которые, казалось, тлели, как перегоревший уголь.
– Иди! – тихо сказал я.
Это был первый звук, который я услышал.
– Нет! – сказала она. – Прошу тебя…
Тогда я обнял ее, привлек к себе. Мне показалось, что над нами раскололось какое-то красное небо и выплеснуло на нас весь свой жар. Она тут же прильнула ко мне, охватила за шею голыми руками и так замерла. Прошли минуты, в которые мы как будто потеряли сознание. Потом она прошептала:
– Прошу тебя… не здесь, не перед ними… это погубит нас обоих…
– Пускай погубит! – сказал я. – Пусть лучше погубит! У нас нет другого выхода…

* * *

Я проснулся перед рассветом. Окно, выходившее на восток, было распахнуто, утренние сумерки вливались в него вместе с ветром и прохладой, текли по лицу, омывали затуманенный разум как свежей водой.
Лампа еще горела, но ее свет был уже почти не виден. Христофор спал на кушетке, укрывшись тонким синим одеялом. Я медленно встал. Одеваться не было нужды, потому что я спал в одежде. Я бросил последний взгляд на кровать – на ней остался отпечаток моего тела. И вышел на улицу.
Утро чуть алело над тонкими верхушками берез. Я шел наугад и скоро выбрался на дорожку, которая привела меня на вершину холма. Я шел медленно и старался ни о чем не думать, пока не проветрится голова, пока я не приду в себя. Старался, но не мог, воспоминания наплывали одно на другое, но безо всякой связи одно с другим и со временем. Как будто я собирал обрывки разорванных фотографий, брошенные на Тропинку, еще влажную от росы. У меня не было никакого желания заниматься этим – я был раздавлен тем, что пережил накануне ночью.
Наконец я поднялся на холм. Здесь роса была куда гуще, казалось, что идешь вброд через ручей. Ноги у меня промокли, мне стало холодно. Я вышел на крутую полянку, голубую от крокусов. Огромное красное солнце показалось над дальним берегом. Его лучи еще не достигли озера, и оно расстилалось передо мной как мертвое, – свинцово-серое, хмурое. Зря я здесь торчу, можно и вправду простудиться.
Я пошел вниз по холму. Солнце тут же пропало за дареньями, но стало куда светлее. Когда я вернулся в игрумшечный домик, оказалось, что Христофор уже встал и варит кофе. Кровавая Мери лишила его сил, но все же он заставил себя улыбнуться, хотя и слабо.
– Куда ты пропал, старикан?
– Вышел пройтись.
Хорошо, что у тебя есть силы. Ты вообще будто из железа отлит, тебя ничто не берет, ничто не пошатнет.
– Да| нет, я уже достаточно расшатан, успокойся.
– Хорошо, что ты укрыл меня одеялом, – добавил он. – А то я бы сейчас проснулся как гипсированный.
Потом мы пили кофе. Горячая ароматная жидкость придала мне неожиданной бодрости и сил. И Христофор стал постепенно походить на себя.
– Ты помнишь, о чем мы вчера говорили? – спросил он.
– Все до последнего слова.
– Это твой самый большой порок. Единственная утеха, которую приносит пьянство, – забвение.
– И все-таки пьянство – это не бес.
– Пожалуй, – кивнул Христофор. – Пьянство – это дверь, через которую бесы вылезают на белый свет.
До отъезда мы больше почти не говорили, Христофор разыскал какие-то толстые красные носки и дал мне переобуться, чтобы хоть ноги были сухие. Потом мы поехали. Даже машина простудилась за ночь, мотор долго чихал и кашлял, потом заработал нормально. Мы молчали до самой Софии. Уже въехав в город, он спросил меня:
– Куда тебя отвезти, домой?
– Нет, ссади на Орловом мосту.
Он так и сделал – ссадил меня в двух шагах от кафе, уныло помахал рукой и уехал. В этот ранний час бульвар был совсем безлюден – я, конечно, говорю о пешеходах. Машины же мчались в обоих направлениях, каждая гналась за своим призраком. В душе у меня царила пустота, и только вид каштановой аллеи немного приободрил меня. Я остановился у первого автомата и набрал номер. Трубка тут же ответила женским голосом.
– Мина, это ты?
– Нет, это ее мама, – недовольно сказал голос. – Подождите…
Я тут же вспомнил ее лицо – круглое, мягкое и пухлое, с идиотскими синими глазами.
– Мина, это я! Совсем коротенькая пауза. Я старался угадать ее содержание, но не сумел. Сейчас она была мне непонятна до бесконечности, куда больше, чем в первые дни.
– Откуда ты звонишь? – спросила она.
– Я здесь, недалеко. Возле кафе.
– Хорошо, – сказала она. – Буду через полчаса.
– Не много ли?
– Нет, не много, противный мальчишка! Потерпи! Эта ее фамильярность озадачила меня. Не могут два заговорщика беседовать так спокойно и легкомысленно. Ни испуга, ни удивления, ни колебания. Кой черт, что я такое видел прошлой ночью? Кусок истины? Или глупую галлюцинацию – плод греховного воображении? Второе казалось мне куда вероятнее. Почему? Да ведь я только видел все это, а не пережил по-настоящему. В моем воспоминании не было ни капли чувства. Господи, до каких же пор!
Я медленно поплелся к кафе. Сел именно за тот столик, за которым мы сидели в последний раз. Официантка и не взглянула на меня, хотя мне очень хотелось выпить крепкого кофе и разбудить то, что дремало где-то в глубине моей души. Если оно действительно существовало. А если нет? О чем я тогда буду говорить с ней? Наконец она пришла. Просто возникла в раме дверей и спокойно направилась ко мне. И лицо ее было спокойно, только очень бледно. Сейчас она казалась мне необыкновенно красивой и стройной. Господи, прости мне мои грехи, но кто бы мог устоять на моем месте и не влюбиться в такую девушку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84