Я рад, что ты так разборчив в своих грязных делах.
Тран закрыл глаза, темная тень от ресниц на гладкой, как масло, коже колючкой въедалась в сердце Люка – даже сейчас.
– Я не хотел, Люк. Меня соблазнили.
У Люка все покраснело перед глазами. Он смотрел прямо в ядро своей ярости, и это ядро было готово взорваться. Он схватил подушку и ударил по ней, заколошматил. Неизвестно, что бы произошло дальше, но тут над кроватью закружился каскад перышек, медленно опускающихся на пол. Он не заметил, как разорвал ткань ногтями. То была одна из его дорогих, набитых гусиным пухом подушек.
– ПРОДОЛЖАЙ!!! – заорал он. – Давай разрушь ту идиллию, что у нас с тобой есть. Слей все в канаву и помочись сверху. И все из-за того, что ты НАПИЛСЯ НА ВЕЧЕРИНКЕ? Какая ОХРЕНИТЕЛЬНАЯ ИДЕЯ!!!
Он заставил себя отдышаться и продолжил мягким четким голосом:
– Я хочу сказать, ты не мог постараться придумать что-нибудь поубедительней? Натворил дел, прибегаешь домой и выкладываешь мне все бог знает зачем, да еще и утверждаешь, что ты не виноват?
Тран широко раскрытыми глазами смотрел на перья на полу. Взглянул на Люка, тотчас отвел взор.
– Нет. Я этого не говорил.
– Мне что, показалось?
– Ну... хм-м-м...
– Не мычи мне, чертов бесенок! Я знаю, как работает коварный восточный разум. Тебе он не поможет. Рассказывай... – Люк уже выпустил весь пар и теперь лежал, уставившись на Трана. Он был уверен, что его лицо уродливо искажено, оно казалось ему невыносимо нагим. – Что случилось?
– Ладно. Есть чувак, которого я иногда вижу в клубах.
– Что значит «вижу»?
– Я заметил его в Квартале. Я общаюсь с людьми, а он крутится вокруг. Вот и с ним пообщался пару раз.
– А у этого чувака, – это слово Люк никогда не использовал, потому что оно не выражало ничего из мириад разновидностей представителей мужского пола, – у этого мужчины есть имя?
– Зак.
– Ты имеешь в виду этого бледного дрочилу, который похож на Эдварда Руки-Ножницы, разве что еще более самодовольный?
Тран чуть не рассмеялся. Пришлось прикусить губу, а при виде белого зуба на розовой влажной губе Люку захотелось, чтоб они сейчас занимались душевным лобзанием, сексом, чем угодно, только не этим несносным разговором.
– Ага, – подтвердил Тран, – именно тот чувак.
– И чем вы занимались?
– Он то и дело... э-э... обнимал меня. Говорил, что я – его давно потерянный брат-близнец.
– Как оригинально.
– Затем мы стали целоваться в дверном проеме.
– Под отвратным кустарником-паразитом?
– Под чем?
– Под омелой.
– Ага.
Люк представил их у косяка, трущихся друг о друга, руки ищут и щупают, рты беспорядочно слипаются. В комнате, вероятно, было еще двадцать – тридцать ребят из Квартала: одни занимались своими грязными делами, другие пьяно наблюдали, дивясь факту, что бойфренд Люка лижется с самым отъявленным потаскуном в городе, и многих это изрядно позабавило. У Люка талант выставлять себя дураком.
Часть его хотела зарыдать и бросится на грудь Трану, молить его сказать, что все это неправда, не может быть правдой. Другая часть хотела убить глупого сопляка, разодрать обманщика в клочья, затем вдохнуть в него жизнь, чтобы растерзать снова. Образ двух целующихся неизгладимо впечатался в его память, свежий ожог, который опалил подогретое мясо гневного мозга, оставив шрам, которому никогда не сгладиться.
– И что потом?
– Ну, он утащил меня в... спальню, кажется, и... Люк, ты правда хочешь это услышать?
– Нет, – откровенно ответил Люк. – Но раз ты зашел так далеко, я должен узнать все до конца.
– Но зачем? Я всего лишь хотел быть честным с тобой. Мы можем об этом вовсе не вспоминать, если не хочешь.
– И мне просто нужно выкинуть это из головы, так? Вероятно, ты способен с легкостью забывать подобные вещи. Я даже в этом уверен. Но мое сознание работает не так. Если бы в моих силах было очистить память от дерьма прямо сейчас, то я не посмел бы... потому что оно может мне пригодиться в будущем. Ты же хочешь стать писателем, Тран? Тогда тебе тоже надо начать копить...
Люк отдался потоку прошлого. Дальше было много, еще много чего, но он решил прервать воспоминание. Не хотелось воскрешать робкое описание минета, которым насладился Тран, а потом сделал сам в темной комнате, пока за приоткрытой дверью бурлила вечеринка. Тем более думать о своей жалкой неистовой реакции на рассказ. Он открыл глаза и встряхнул пару раз головой – снова в настоящем. Вроде того.
Это произошло через полгода после их знакомства, почти за год до положительного анализа Люка. За эти шесть месяцев его собственное сексуальное поведение было безупречным, первый раз в жизни. Однако он должен был признать, что добрая часть гнева исходила от мелочного чувства упущенной возможности. Он ездил в Батон – уж, чтобы раздать автографы в книжном магазине «Гибискус», что делал часто, еще когда ни с кем не встречался. Обычное дело, но на этот раз по неведомой причине автографы брали стройные темноволосые, темноглазые ребята – столь симпатичные, что у Люка дрожала рука, когда он ставил подпись им в книги.
Один из них, доморощенный поэт по имени Мишель, оставался рядом все время, разговаривал с ним. Затем они вместе пошли выпить, и когда Мишель наконец предложил ему остаться на ночь, Люку очень хотелось согласиться. Но он вспомнил серьезный разговор, который произошел между ним с Траном неделю назад. Они высказали свои страхи и переживания на почве ревности, и Люку показалось, что они решили хранить верность. Он жаждал поглотить доморощенного поэта, сладкую конфетку, принесенную к алтарю его богов-близнецов – таланта и вожделения. Именно для этого и созданы такие мальчики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72