– А потеряешь четыре марки медью да еще исправный ножик, тут не то что проголодаешься, а еще и обеднеешь! – проворчал один из стражников, но бормотал он ничуть не злобно, а скорее добродушно.
В тот же миг один из мулов торговца затряс ушами и оглушительно закричал. Караульщики, глянув вверх, увидели нас. Они быстро поднялись, а один из них смел карты с бочки, словно мы поймали их на чем-то постыдном. Но я-то их прекрасно понимала! Трудно быть суровым с человеком, с которым распиваешь его же пиво. Трудно было также представить себе, что этот веселый коротышка лавочник в чем-то провинился. Ведь он не раз посещал нас и всегда бывал щедр на шутки и забавные россказни. Брови у него были черные-пречерные и густые, похожие на двух лесных улиток, а одна бровь при каждом втором слове вопросительно взлетала вверх. Он смеялся кудахтающим смехом, а лицо его избороздило столько веселых мелких морщинок, что почти не видно было глаз.
Нет, я поверить не могла, что этот человечек натворил что-то ужасное, ну разве что недолил пива покупателям. Ну а мальчишки эти, как он уверял, давным-давно удрали.
– Мадама! – вымолвил один из караульных, кланяясь матушке.
Что до меня, он засомневался: насколько надобно выказывать учтивость одиннадцатилетней девочке? Но тут же решил избрать, как ему казалось, более верный путь – поклониться и мне тоже. Годы годами, но все же я была дочерью той, что пробуждала Совесть…
– Мадамина! – произнес он.
Третьему из нас – Каллану Кенси – он вовсе не поклонился. Страж лишь отвесил ему легкий кивок вроде тех, каким обмениваются мужчины из вежливости.
– Кенси! А я-то думал, ты ныне разъезжаешь верхом в караульщиках каравана на равнинах Низовья.
Каллан ответил на кивок стража столь же сдержанным поклоном:
– Добрый вечер, Лаклан! Ныне у меня совсем иная служба.
– Вон что! Вижу, Кенси неусыпно печется о своей Пробуждающей Совесть!
Он окинул молниеносным взглядом высоченную, будто ель, фигуру Каллана. На матушку он, как и большинство людей, смотреть избегал. Коли б знать заранее, то Знак Пробуждающей Совесть служил ясным предупреждением. Он висел у нее на груди, мерцая в лучах вечернего солнца. Знак был просто цинковой пластинкой, покрытой бело-черной эмалью, так что походил на глаз. У меня был почти такой же, только вместо черной эмали – синяя, потому как я ходила пока лишь в ученицах матушки. Коробейник тоже поднялся.
– Доброй встречи! – с усмешкой произнес он. – И не задавайте вопросов раньше времени. Ясное дело, компания была развеселая, однако я надеялся поспеть в Баур-Лаклан нынче же вечером.
Он не выказывал даже намека на страх, и это внушало мне еще большую уверенность: он невиновен. На свете найдется совсем немного преступников, что с таким душевным спокойствием ожидают встречи с Пробуждающей Совесть. Он коротко поклонился – сначала матушке, а потом мне.
– Доброй встречи! – повторил он. – Но стыд и позор, что двум дамам пришлось нынче скакать меня ради верхом в такую даль, а в придачу еще безо всякой на то причины!
Подняв голову, матушка окинула беглым взглядом коробейника.
– Будем надеяться, что без причины, – вымолвила она ни особо громко, ни сколько-нибудь угрожающе.
И все же улыбка впервые скользнула по лицу маленького коробейника, и он непроизвольно прикрыл рот рукой, словно желая остановить поток слов, готовых вырваться наружу. Но быстро опомнился.
– Могу я предложить вам немного пива и хлебцев – подкрепиться после долгого пути?
Каллан Кенси открыл было рот, но матушка опередила его:
– Нет. Спасибо. Мне надо выполнить свой долг. Сначала это!
Она спешилась и отдала поводья Кречета, нашего вороного, Каллану. Я тоже спрыгнула с маленькой высокогорной лошадки, которую одолжила на дорогу. Каллан ослабил подпруги так, чтобы лошади могли отдышаться, но и виду не подал, будто собирается пустить их в поле пастись вместе с другими лошадьми и мулами. Ясно, он не рассчитывал, будто матушкин «выполнить свой долг» отнимет у нее много времени.
– Как тебя зовут, лавочник? – спросила матушка, и снова ее голос был спокоен, сдержан, и в нем не слышалось ни угрозы, ни гнева.
– Ганнибал Лаклан Кастор, к вашим услугам, фру! – произнес он, отвешивая безупречный поклон. – А с кем – со своей стороны – я имею удовольствие говорить?
– Мое имя Мелуссина Тонерре, и на меня возложена обязанность взглянуть на тебя глазами Пробуждающей Совесть, а также говорить с тобой голосом Пробуждающей Совесть. ГАННИБАЛ ЛАКЛАН КАСТОР, ГЛЯНЬ НА МЕНЯ!
Торговца передернуло так, будто он внезапно отведал удар собственного длинного бича, которым частенько угощал своих мулов. Жилы на его поросшей тощей бороденкой шее внезапно вздулись да так и остались напряженно натянутыми, словно струны лютни. Волей-неволей поднял он голову и встретил взгляд матушки.
Долгое время они смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Жемчужинки пота выступили на лице лавочника, меж тем как матушкино было по-прежнему непроницаемо, как маска из камня.
Миг – и ноги низенького торговца подкосились, и он пал на колени, повалившись ей под ноги, но она по-прежнему крепко удерживала его взгляд. А он так крепко сжал кулаки, что ногти впились ему в ладони и капля крови просочилась меж пальцами одной из рук… Но избежать ее взгляда он не мог.
– Отпусти меня, Мадама, – взмолился он, уже полузадохнувшись. – Сделай милость! Отпусти!
– Расскажи им, что ты натворил! – сказала она. – Расскажи все, дай им засвидетельствовать твою историю, тогда отпущу!
– Мадама, я всего лишь занимался своими делами…
– Расскажи какими! Объясни нам точно, что значит заниматься своими делами, Ганнибал Лаклан Кастор!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72