Как было не поверить, что придет принц и уведет в свой хрустальный дворец. Но времена были другие. У немногих оставшихся на планете принцев были свои заботы и неприятности, они были далеко, не очень тепло отзывались о стране, где она жила, и даже не догадывались о существовании ожидавшей их Золушки. Не было ни роскошной, бездумной жизни, ни миллионеров, бросавших к ее ногам свои состояния, ничего, о чем она начиталась в заграничных романах и видела в зарубежных кинофильмах. Была старая, молчаливая тетка, ежедневная шестичасовая работа. И длинные вечера. И никого рядом, кто бы объяснил, предостерег, рассказал о настоящей жизни, о жертвах, принесенных за нее, – обо всем, что тревожило и волновало советских людей.
В учреждении, где она работала, был местком, общественные организации. Они следили за уплатой членских взносов, распределяли комнаты, путевки и всякие иные блага, организовывали культпоходы на итальянские кинокартины.
Стенная газета «клеймила» прогульщиков и выпивох, особенно изощряясь над Гуревичем из орготдела – неисправимым любителем «сообразить на трех».
Таких, как она, было немного… Большинство учились, работали, собираясь на вечеринках, пели песни, правда не те, которые записывались на использованных негативах рентгеновских кабинетов с нелепыми, бессмысленными словами, а свои, красивые и мягкие, грустные или веселые, о дружбе и любви, широкие, как их страна, и благородные, как они сами. Это были настоящие ребята, достойные продолжатели дел своих отцов. У многих из них их не было, и они не забывали, где и за что те погибли.
Конечно, они тоже мечтали! О дальних стройках, о Волго-Доне, Куйбышевской гидроэлектростанции, Братске, Дальнем Востоке, Крайнем Севере, где им предстояло жить, работать, возводить новые города, искать нефть, уголь, алмазы, открывать. Они говорили об этих местах с таким знанием, точно только что возвратились оттуда…
Как-то в кино она познакомилась с юношей, который щеголял в рубашках немысленных расцветок, охотно распространялся о своих знакомствах с иностранцами, и, зная несколько слов по-английски, во-всю оперировал ими. По правде говоря, знакомства эти были не случайными, а возникали в результате продуманных действий юноши, в связи с чем из сумки его матери пропадали деньги, а у него появлялись кое-какие подержанные вещи. А так как иногда доставалось лично ему не нужное, он «вынужден» был торговать им.
О том, что ее мальчика зовут Фреди, мать юноши случайно узнала по телефону от какой-то девицы, спрашивавшей, дома ли он. После небольшого и неприятного разговора с сыном она согласилась, что имя Федор, в честь деда, старого красногвардейца и партизана, сегодня, действительно не звучит…
В результате знакомства с Фреди Ирина узнала о его взглядах на жизнь и те несколько английских фраз, которые были необходимы для общения с «представителями западной культуры». Этим не ограничилось – по вечерам они ходили «прошвырнуться по Броду», что в переводе на человеческий язык означало пройтись по улице Горького. И многое, многое другое…
Она научилась курить, не без труда танцевала твист, уже вышедший из моды рок-н-ролл и другие не менее известные танцы. И отзывалась на имя Ирэн.
На первой же вечеринке Фреди довольно ясно изложил свои мысли об отношениях между мужчиной и женщиной и пытался грубо продемонстрировать их, но Ирина, не Ирэн, а именно Ирина возмутилась и наотрез отказалась «быть его подружкой».
Вероятно, этим и должно было кончиться знакомство, но нет, ее продолжали приглашать (правда, не так часто), надеясь, что она одумается. Уговаривали, чтобы не ломалась, не была мещанкой, утверждали, что так принято там, за океаном (старушка Европа котировалась у них не очень высоко). Но это ее не убедило. Она решила порвать с компанией. И как раз в это время познакомилась с человеком, которого до этого видела среди них один раз, мельком.
Впоследствии оказалось, что он иногда оплачивал эти кутежи, но об этом она узнала позже.
Подкупил он ее тем, что сидя рядом, глядел на беснующихся в танце спокойно, с чуть заметной полупрезрительной усмешкой. А затем, обратившись к ней, заговорил о глупых мальчишках, о девчонках, не знающих, куда девать свою энергию.
Это не убедило. Она не могла понять, почему, осуждая их, он здесь. Точно почувствовав этот невысказаный вопрос, мужчина сказал:
– Прихожу потому, что порой скучно. Давайте знакомиться, – он встал, наклонил голову: – Павел Петрович Панин. Три Пе. Противно! Если вы собираетесь домой, я пойду тоже! – он вопросительно взглянул на нее. Она кивнула и встала.
Первое время Ирина приглядывалась к своему новому знакомому. Был он лет на двадцать старше ее, и это настораживало, но постепенно Ирина привыкла к его звонкам и, если несколько дней проходило без встреч, ей чего-то не хватало.
Сама того не замечая, она все больше подпадала под его влияние.
«Сегодня мы идем в кино (или в театр)», – говорил он, и она соглашалась. В другой раз предупреждал: «Завтра на выставку чешского стекла (или в музей)». Или куда-нибудь еще. Рассказывая о вещах, ей не знакомых, то ли о картине художника-импрессиониста или музыке Дебюсси, не подчеркивал своего превосходства. Наоборот, скорее могло показаться, что он советуется или формирует их общие суждения.
Иногда вечерами они бродили по затихающей Москве. Взяв ее под руку, он говорил о себе. Он много ездил по стране и умел интересно рассказывать. Так интересно, что она ясно представляла себе города, в которых он бывал, и ей казалось, будто он говорил о местах, ей знакомых.
– Человек создан для счастья!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50