И все же с каждым годом облик этого человека все четче проступает из небытия, и на великую доску народной памяти на носятся все новые и новые штрихи беклемишевской жизни. Вот дотошные архивисты отыскали проектные чертежи «Дельфина», и журнал «Судостроение» опубликовал их. Вот в таллиннском Музее мореходства появился портрет Беклемишева – и точно такой же (сделанный с одной и той же ветхой фотографии) висит над мо делью «Дельфина» в музее Высшего военно-морского училища подводного плавания.
Именем предка Беклемишева названа башня в Московском Кремле. Именем потомка его названо океанское судно. Как говорят артиллеристы – вилка. Теперь дело за точным попаданием в цель. Уверен, выйдет на морские просторы корабль с именем Михаила Беклемишева на борту. Может быть, и улица в Ленинграде появится. И мемориальная доска. И стенд в Центральном военно-морском музее. Все это – лишь очень скромная дань памяти «русского капитана Немо».

Глава шестая
МРАМОРНЫЙ АНГЕЛ У ПЕРИСКОПА

Осенью 1915 года подпрапорщику Дагестанского конного полка Михаилу Домерщикову за боевые отличия вернули прежний чин лейтенанта и отпустили в недолгий отпуск по ранению. Свое возвра щение на флот бывший штрафник праздновал в ресторане «Крыша», что помещался в самом верхнем этаже гостиницы «Европейская», под стеклянной кровлей, сквозь которую в зал, выстроенный в виде ресторана погибшего «Титаника» – так гласила молва, – лился тусклый свет петроградского неба. За одним из столиков Домерщиков заметил худощавого остроусого контр-адмирала с немолодой супру гой. Он узнал его тотчас же. То был его последний по морской службе командир – Павел Павлович Левицкий, командовавший в Цусиме, а затем во Владивостоке крейсером «Жемчуг». Из кора бельной кассы «Жемчуга» ревизор Домерщиков взял двадцать две тысячи и передал в фонд помощи семьям тех, кто погиб под пулями царских солдат. Именно Левицкий отдал под суд своего ревизора. Но Домерщиков зла на него не держал, напротив, по дошел к столику, испытывая невольную вину перед бывшим коман диром, офицером глубоко порядочным и уважаемым кают-компанией «Жемчуга».
Левицкий был немало удивлен, увидев Домерщикова во флотском мундире, с полным бантом солдатских «Георгиев». Но руки ему не подал…
Вот еще один морской узел, который связал судьбы Домерщикова, адмирала Левицкого, его дочерей, внука героя Бородина – мичмана Тучкова, конструктора ракетных катеров Четверухина, писателя Новикова-Прибоя, экипажей подводных лодок «Камбала» и «Ми нога»…
Прослеживать судьбы кораблей, как и судьбы книг, столь же увлекательно, сколь и полезно.
У каждого корабля есть свой след в книжном море: у одного – бурный, видный (фрегат «Паллада», крейсер «Варяг»), у другого – чуть приметный: упомянут в сноске в каком-нибудь историческом трактате, и все…
Никогда в жизни не становились борт о борт крейсер «Жем чуг», линкор «Марат», подводные лодки «Камбала» и «Минога»… Ни на одной книжной полке не стояли рядом монография о вы дающемся русском портретисте Д. Г. Левицком, повесть Нови кова-Прибоя «Подводники», роман Пикуля «Моонзунд» и «Исто рия развития береговой артиллерии» профессора Г. Н. Четверухина. Судеб морских таинственная вязь соединила эти книги, эти ко рабли, этих людей незримыми нитями. Откроем же их прихотли вый узор…
Севастополь. 1923 год
Об этом кладбище ходила дурная слава. В его распахнутых граж данской войной склепах, густо заросших бересклетом, ажиной, тамариндом, обитали урки, контрабандисты и все те, кто не находил ночного приюта в городе. Не только вечером, но и средь бела дня появляться здесь было весьма рискованно. Но молодая женщина в открытом белом платье отважно пробиралась по путаным каме нистым дорожкам, высвобождала юбку из цепких колючек, тихо обмирала, когда из темного зева раскуроченного адмиральского склепа выглядывала небритая рожа или выскальзывал из-под ног желтобрюхий полоз, и все же упорно стремилась в глубь опасного лабиринта. И кто-то из завсегдатаев этого мрачного места уже двинулся вслед за лакомой добычей, но другой, поопытней, остановил его:
– Не тронь… То тебе не Клава с Балаклавы. Жена большого бугра.
– Какая барыня ни будь…
– Стой, кому говорю! Я с ее мужиком на «Полтаве» служил. А здесь он – по-старому так адмирал. Я его на параде видел…
Женщина перевела дух только тогда, когда из зарослей туи в нее хмуро вперились смотровые щели броневого колпака, похожего на тело обезноженного спрута. То была боевая рубка подводной лодки «Камбала», поставленная на могиле ее погибшего экипажа. Перед перископом скорбно склонял голову мраморный ангел.
Женщина – ее звали Мария Павловна, урожденная Левицкая, – положила к якорю у подножия памятника букетик иссушенной летним зноем лаванды. Там, под плитой, придавленный тяжестью корабельной брони, лежал ее несостоявшийся жених – мичман Дмитрий Тучков, внук героя Отечественной войны, сложившего голову на Бородинском поле…
Она отказала ему. Ее напугала его мистическая настроенность. Он много рассказывал о бабушке – Маргарите Михайловне На рыш киной-Тучковой, которой было видение Бородинского сражения задолго до его начала и которая увидела гибель своего мужа-генерала. А когда все сбылось, она постриглась в монахини и основала Спасо-Бородинский монастырь. Дмитрий поведал ей, как однажды, войдя в свой московский дом, оторопел – прямо перед ним рухнула огромная хрустально-бронзовая люстра. Когда он пришел в себя, люстра как ни в чем не бывало висела на своем месте. Он был убежден, что скоро погибнет, и когда его подводную лодку «Камбала» погрузили на железнодорожную платформу для отправки из Либавы в Севастополь, молодой офицер сказал ей:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130