Так Иванов-Тринадцатый до конца дней своих осел в «шелковой столице» Франции.
Иванов-Тринадцатый работал в местном ломбарде – сначала приемщиком вещей, потом счетоводом. Хозяину ломбарда, отставному сержанту колониальной полиции, льстило, что у него под началом настоящий русский адмирал. Порой, куражу ради, он покрикивал на «их превосходительство» и грозил увольнением.
В мае тридцатого года в окошечко ломбарда заглянул смуглый узкоглазый человек.
– Могу ли я видеть контр-адмирала Иванова-Тринадцатого?
– С кем имею честь? – вопросом на вопрос ответил приемщик вещей с замысловато изогнутыми усами.
Посетитель представился сотрудником японского консульства в Лионе и передал приглашение на званый ужин. Он же рассказал, как найти консульство: площадь Толозан, дом с гербом в виде золотой хризантемы.
Только за столом, накрытым в японском вкусе, Иванов-Тринадцатый понял, что его пригласили на празднование годовщины «победы в Цусимском проливе». Он уже хотел встать и уйти, но тут японский консул весьма церемонно преподнес ему шелковый Андреевский флаг.
– Япония умеет чтить мужество своих бывших врагов, – сказал консул. – Этот флаг изготовлен из японского шелка в знак уважения к последнему командиру «Рюрика».
Иванов-Тринадцатый подарок принял. Спустя три года сине-крестным полотнищем флага накрыли тело последнего командира «Рюрика» и «Пересвета»… Его зарыли на загородном сельском кладбище. И хотя на надгробии и выбито его имя, его никогда не прочтут соотечественники. Они сюда не приходят…
Мурманск. 1986 год
Я стоял на палубе рейсового катера, резавшего гладь Кольского залива, как вдруг навстречу – курсом в Баренцево море – вышло из-за скалистого островка могучее судно с высокой современной рубкой, с явно ледокольным развалом бортов. Низкое предвесеннее солнце золотило славянскую вязь на корме – «Пересвет».
Ледокол «Пересвет» шел на Новую Землю. Шел он из Мурманска – оттуда, куда не смог дойти его тезка-крейсер.
То было обыкновенное флотское чудо, когда погибший корабль воскресал в новом судне.
«Пересвет» воскресал не впервые. Это имя носило до 1918 года сторожевое судно, переименованное в «Борец за коммуну». «Пересвет»-«Борец» воевал на гражданской и захватил три года Великой Отечественной.
Красный флаг реял на гафеле нового «Пересвета».
А что же «Пересвет» порт-артурский и порт-саидский? Его останки так и покоятся на дне Суэцкого залива.
Жарким летом 1974 года к берегам Египта пришли, повторив путь старого броненосца, тральщики Краснознаменного Тихоокеанского флота, пришли по просьбе египетского правительства, чтобы обезвредить в Суэцком заливе минные поля, выставленные израильтянами. И снова громыхнул взрыв и вздыбились вода и пламень у борта одного из тральщиков. И снова моряки-тихоокеанцы геройски спасали корабль. И спасли. И разминировали залив.
Увы, спустя десять лет в этом горячем районе снова загремели таинственные взрывы. Неизвестные террористы выставили в Суэцком канале и Красном море мины, на которых за полтора летних месяца 1984 года подорвалось восемнадцать судов из четырнадцати стран. На сей раз коварные воды канала очищали американские вертолеты-тральщики.


Часть третья
СУДЕБ МОРСКИХ ТАИНСТВЕННАЯ ВЯЗЬ

Глава первая
СМЕРТЬ ФЛОТОПИСЦА

Ленинград. 1942 год
Три человека из неведомого мне поколения – Домерщиков, Ларионов, Людевиг… Никто из них не был выдающимся морепла вателем, государственным деятелем, исторической фигурой. Обычные люди необычного времени, вобравшего в себя четыре войны и три революции, стык веков и перелом эпох…
И как тут не вспомнить вещие слова Достоевского: «Никакое воображение не придумает вам того, что даст самая обыкновенная жизнь».
Это только кажется, что простые смертные исчезают бесследно. Стоит только очень захотеть, и канувшая в Лету жизнь всплывет и пройдет перед твоим взором причудливо-таинственной лентой – от начала до конца.
Мне было крайне важно узнать, какими были мои герои в свои последние дни и какими были дни, последние в их жизни.
С Ларионовым получилось довольно просто. Сотрудник Централь ного военно-морского музея Владимир Михайлович Сафонов, узнав о моем поиске, отодвинул какой-то стенд, открыл в толстой стене небольшую железную дверь, ввел меня в просторную, но глухую комнату без окон – не то каземат, не то камеру, – заставленную шкафами, моделями атомных подводных лодок, рамами картин, не нашедших себе места в экспозиции. То был загадочный и запретный спецхран музея, его секретная часть… Порывшись в одном из своих ящиков, Сафонов, бывший морской авиатор, положил передо мной тетрадь в черном клеенчатом переплете. То был «Вахтенный журнал» музея, который вел в первую – самую суровую – блокадную зиму ученый секретарь Леонид Васильевич Ларионов. Вел при свете коптил ки, негнущимися от холода и дистрофии пальцами.
Страницы этой воистину героической летописи были по-ко рабельному разбиты на три графы: дата, метеообстановка, случаи…
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА : «3 декабря 1941 г. Ветер 6 баллов, т-ра – 12 °С. Свет в музее не горел. Сильное сотрясение здания музея от близко взорвавшихся бомб. 5.12.41. Делал доклад о научной работе. 7.12.41. Фактически перестали ходить трамваи.
Отдан выговор в приказе уборщицам Б. и Г. за опозданияна службу.
Переплетчик сдал альбом с наклеенной передвижнойвыставкой. 9.12.41.
У столяра А. Смирнова умер брат от дистрофии. Гроб делали в музее.
Подписка на военную лотерею – 20% от оклада.
11.12.41. В 3 часа падение снаряда в воду у Дворцового моста. Сильное сотрясение музея.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130