Половину противоположной стены занимало окно, задернутое с обеих сторон синими занавесками. Перед окном стоял шезлонг. Тут я и расположился.
Глория убежала в кухню, и я слышал, как она звенит стаканами и кубиками льда. Потом она просунула голову в дверь и спросила:
— Ты чего хочешь — шотландского, бурбона или джина? Я встал и подошел к двери.
— Бурбона, если можно. С водой. Только не очень разбавляй.
Я следил, как она хлопочет, отмеривая и наливая на глазок составные жидкости; ученого бармена из нее не вышло бы. Она смешала напитки и наклонилась над стаканами, и ее платье, натянувшись на груди, восхитительно обрисовало ее выпуклости. И я опять подумал, настоящие ли они, или были доставлены из магазина «Все для дам», под торговым названием «Совершенно секретно».
— Ну вот. — Она подвела меня снова к шезлонгу, подсела ко мне по крайней мере в шести дюймах от меня и подала стакан. Это был хороший,
крепкий бурбон. Она пригубила свой, потом отхлебнула, потом глотнула — и поставила на колени пустой стакан.
— Ого, — сказал я.
— Да я не очень люблю его, — призналась она. — Я пью просто ради орошего самочувствия. — Она покачивала головой вперед и назад, как маятник. — И хорошо себя чувствую.
— Вижу, что хорошо.
— Прости, я сейчас. — Она встала и, плавно обойдя шезлонг, удалилась.
Я медленно отпил половину, потом услышал металлический скользящий звук и повернул голову в ту сторону. Глории не было видно, но темно-синяя портьера, отделявшая спальню, была задернута и слегка колыхалась. Я допил вторую половину. На этот раз быстро. Я слышал, как она двигается, напевая обрывки какой-то мелодии. Прошло пять минут. Портьера отодвинулась, и там стояла Глория, освещенная льющимся из спальни мягким и теплым светом.
Она переоделась. Она была совсем другая! На ней было дымчато-серое неглиже, которое стоило бы маленькому паучку неделю неустанной работы. Она улыбнулась и пошла ко мне, ступая, как девушка, исполняющая брачный танец древних таитян.
Я не остановил ее. Я люблю танцы.
Она подошла к окну с ехидной улыбкой на губах, ехидно покачивая бедрами, и, дернув за шнур с кистью на конце, задвинула занавески. Потом повернулась и прислонилась к стене.
— Нравится?
— Больше, чем нравится. Необыкновенно. — Язык болтался у меня во рту, как будто он был сам по себе.
Она засмеялась глубоким гортанным смехом.
— У тебя пусто, — сказала она. — Я сделаю тебе еще один бурбон с водой.
Она придвинулась ко мне вплотную и взяла у меня из рук пустой стакан.
Они были настоящие. По-настоящему настоящие.Она наклонилась, положила ладони мне на виски и откинула мою голову назад, смеясь глазами и ртом. А потом ее губы жарко прильнули к моим губам. Они были мягкие, как бархатные занавески. Мягче. Сначала. Потом — настойчивые, требовательные.
Я подумал, получу ли я обещанную вторую порцию бурбона? И решил, что не получу.Я был прав.Я отпер дверь своей квартиры, вошел и включил маленькую настольную лампу справа от двери. У меня в первой комнате аквариум с тропическими рыбками, а рыбы — как люди. Они не любят, когда им в глаза внезапно ударяет свет.
У меня было такое чувство, будто я не спал целую неделю.Я прошел в миниатюрную кухоньку и заглянул в холодильник, нашел бутылку и соорудил хороший «ночной колпак». Было 3.30 утра.
Я занимаю квартиру, состоящую из комнаты, кухоньки, спальни и ванной, в доме гостиничного типа — «Спартан Апартмент Отель» — на Норт Россмор в Голливуде. Это всего в двухстах ярдах по прямой от Уилширского Сельского Клуба.
Все вполне комфортабельно. В комнате — одно глубокое кожаное кресло — для меня; два шоколадно-коричневых жестких кресла; слишком большой шоколадный диван; три подушки для сидения на полу, которые никогда не остаются на своих местах; желто-золотистый, от стены до стены, ковер с таким густым и жестким ворсом, что, ступая по нему босиком, вы чувствуете, будто идете по пружинному матрацу; большой, низкий, покрытый черным лаком кофейный столик, на котором лежат текущие номера журналов «Плейбой», «Аквариум» и «Кавалер», искусно разложенные так, чтобы закрыть круглые следы давно сгинувших стаканов; и фальшивый камин под большим — в один квадратный ярд — полотном с обнаженной фигурой, написанной маслом в ярких и резких тонах.
Нравится? Ну и черт с вами; я лично нахожу, что она прекрасна.Спальня: кровать, подушка для сидения на полу, два кресла, туалетный столик.
Ванная: комбинированная ванна с душем; фарфоровый унитаз; аптечный шкафчик с зеркалом, никаких картин с обнаженными телами.
Кухонька: газовая плита, холодильник, угол, оборудованный для еды, бутылка бурбона. А также продукты.Я захватил свой «ночной колпак» в спальню и начал выбираться из своей одежды. Повесил серый габардиновый костюм рядом с другими в стенной шкаф, положил галстук в сетку, сунул распялки в модные коричневые туфли, а сорочку, трусы и носки бросил в мешок для стирки.
Став под душ, я подставил грудь под струю воды, раздумывая тем временем о людях, с которыми мне довелось столкнуться в этот долгий, но интересный вечер.
Это был замечательный вечер.Я намылился, обмылся, выключил душ и растер тело жестким полотенцем. В постели, под чистой простыней, заведя оба будильника на 8 часов утра, вдыхая прохладный воздух, вливающийся в комнату сквозь открытые окна, я думал о Глории, о Максине, о Робин и Джо, пока не заснул.
Я поймал последнюю ноту первого будильника, с наслаждением повернулся на другой бок и начал снова углубляться в прекрасную страну Никогда-Никогда, где черноглазые гурии в прозрачных лифчиках и целлофановых
юбках ехидно плясали вокруг моего трона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55