какой-то Сайед Сайед Рахими, парикмахер в Булаке, другой преподаватель арабского языка, третий трамвайный вагоновожатый. С каждым из них Сабир встретился, как в свое время с доктором. Ни один не имел отношения к тому, кого он разыскивал. Где же тот, кого он ищет? Почему не свяжется с ним, как другие? Если умер, неужели не оставил сына или близкого человека? С растущей тревогой он думал о деньгах, которые катастрофически таяли. А вокруг сидели многочисленные постояльцы, в воздухе стоял запах кофе и дыма от сигарет, и никому до него не было дела, никто не читал его объявления. И слава Богу. Но что же ему делать, если неделя, в течение которой будет печататься его объявление, не принесет результатов. Кончатся деньги, а отец так и не появится. Значит, ты сутенер и вымогатель? И дни, проведенные в доме на улице Святого Даниила,– все это промелькнуло и развеялось, как аромат, унесенный ветром. Там он познал материнскую любовь и настоящий достаток. Деньгам тогда не знали цену. Мать говорила: «Жизнь прекрасна, а ты ее цветок». И даже подспудно сознавая, что к чему, ты подчинился ей, как источнику твоего благополучия. Вот ты танцуешь в ночном клубе «Каннар» и какой-то пьяница злобно орет:
– Ты! Сын Бусеймы!
Потом – кровопролитная драка, битые стекла и ничего, чтобы защитить испорченную репутацию, кроме железных кулаков. Умерла Бусейма, и не осталось иной надежды, кроме как на поддержку отца.

Один из постояльцев гостиницы изрек:
– Хлопок. Все зависит от хлопка.
С чего вдруг? Если бы не это ожидание, Сабир не стал бы торчать здесь, просматривать газеты. Ведь даже новости об атомной энергии и космических полетах доходили до него через завсегдатаев ночного клуба, пьющих в «Каннаре».
– А эта война, что угрожает всему миру, выгодна для нашего хлопка? – откликнулся один из сидевших в салоне.
– Ну, эта-то война будет не то что прошлая.
– Конечно. После нее ничего не останется.
– Ни хлопка, ни фасоли, ни скота, ни людей.
– Где же тогда Аллах, создатель и хранитель всего сущего?
Действительно, где же Аллах? Как часто произносилось это имя, но Сабир всерьез ни разу не задумался о Боге. Религия не играла сколько-нибудь существенной роли в его жизни. Дом на улице Святого Даниила не стал свидетелем ни одного религиозного обряда – словно пристанище неверных. И суждено ему было провести свои лучшие годы среди любителей лясы поточить, в основном выходцев из деревни.
Когда ожидание становилось невмоготу, он занимал себя тем, что пытался представить себе образы Ильхам или жены Халиля Абу Наджа. Стихия воздуха нужна, но и стихия огня тоже необходима. И пусть он смолкнет навсегда, и язык его не вымолвит ответа, который выведет его из затруднительной ситуации. Если отец не откликнется на его призыв, не лучше ли будет, чтобы произошел ядерный взрыв, который все уничтожит – страх, голод, грязное прошлое?
Однажды, взглянув в сторону телефона, он увидел жену дядюшки Халиля. Она сидела на том же месте, где он увидел ее в первый раз. Вернулась, значит! Сердце застучало, поднялась волна нетерпеливой страсти. Какая соблазнительная фигура, какой заговорщически-призывный взгляд.
Он мгновенно забыл про телефон, про Рахими и про Ильхам. Поднялся в свою комнату на третьем этаже и остановился возле двери в ожидании. Заслышав стук ее каблучков, вышел в коридор. Они встретились на полпути. Он изобразил удивление от якобы случайной встречи и сказал:
– Как поживаете? Надеюсь, хорошо? Она ответила улыбкой. А он продолжал:
– А я, знаете, по вас соскучился.
Снизошла до кивка головой, тряхнув гривой черных волос, и направилась дальше, к лестнице на четвертый этаж. Он набрался смелости и тихо сказал:
– Александрия.
Она замедлила шаг и переспросила:
– Александрия?
– Переулок Кирши. Нахмурилась.
– Ничего не понимаю.
– Если вы забыли, то я забыть не смог,– настойчиво продолжал он.
– Вы что, сумасшедший? – Она сказала это с такой твердостью, что его уверенность поколебалась. Все-таки спросил:
– А разве не так?
Она пошла дальше, бросив на ходу:
– Глупая банальная игра.
Пока она не скрылась из виду, он крикнул ей вдогонку:
– В любом случае примите мое восхищение вами.
Потом оперся на балюстраду, переводя дух и успокаиваясь. Это было мгновение безумия, когда захотелось, чтобы все исчезли из гостиницы, оставив их наедине. Так же точно бушевала его страсть в ночь погони, которая началась на рыбацком берегу в Анфуши.
Когда он увидел Али Сурейкуса, спускавшегося по лестнице сверху и напевавшего мелодию Верхнего Египта, Сабир подозвал его жестом и сказал, придумывая на ходу:
– Я слышал, тебя вроде бы кто-то звал. Кажется, женский голос.
– Женский?
– Да. Видимо, супруга дядюшки Халиля.
– Не может быть. Это, наверно, из шестнадцатого номера. Я иду как раз из квартиры хозяина и встретил там его жену.
– Может быть. Проверь сам. А разве госпожа живет в квартире?
– Разумеется. Они живут в мансарде.
– А где же она пропадала эти дни?
– У своей матери. Она каждый месяц проводит там несколько дней.
Потом с презрением и злостью он смотрел в спину дядюшки Халиля, спускавшегося с лестницы. Сама мысль о возвращении в салон была невыносима. Сабир вышел из гостиницы. Лучи солнца с ясного неба ласкали его лицо, и он отправился бродить без всякой цели, сожалея о том, что не может полностью отдаться созерцанию Каира. Вспомнил, что завтра в последний раз выйдет объявление, и пошел в сторону редакции газеты «Сфинкс». А по сути дела назначил себе свидание с Ильхам.
Ихсан Тантави был занят с посетителем. Сабир поздоровался с Ильхам и уселся между их столами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40