Марта сказала:
– Как ты понимаешь, у меня перед тобой преимущество, как возрастное, так и по стажу. Так что моя кровать ближе к окну, а твоя – к двери. Надеюсь, ты не возражаешь?
Лидочка не ответила. Она была счастлива, что ее кровать стоит ближе к двери, – она не была уверена, что смогла бы пройти пять шагов, чтобы добраться до дальней кровати, а два шага до ближней она одолела и рухнула на кровать, возмущенно взвизгнувшую всеми своими старыми пружинами.
– Ты сама снимешь ботики или тебе помочь? – спросила Марта. – Ты не возражаешь, что я тебя тыкаю? Я вообще-то не выношу эту коммунистическую манеру – она происходит из дворницкой, но мне кажется, что мы с тобой знакомы уже тысячу лет.
– Ничего, мне даже приятно.
Тут в дверь постучали, вошла докторша Лариса Михайловна – завитая рыжая Брунгильда, которая заставила Лидочку лечь, пощупала пульс, потом велела Лидочке принять горячий душ, переодеться в сухое, а завтра с утра она ее осмотрит.
– Как там Александрийский? – спросила Марта.
– Лучше, чем можно было бы ожидать, – сказала Лариса Михайловна. – Мне кажется, что он даже доволен приключением.
– Ой, – сказала Лидочка, – а где же мой чемодан?
– Когда ты его последний раз видела? – спросила Марта.
Лидочка совершенно не представляла, когда. Но сама судьба в лице Мати Шавло появилась в дверях, чтобы навести порядок, – Матя принес чемодан, который он взял у Лидочки еще в трамвае и, оказывается, не расставался с ним до самого санатория.
Лидочка наконец-то смогла как следует рассмотреть своего нового приятеля. Конечно же, он был фатом, но фатом добродушным и неглупым – его восточные карие глаза смотрели со всегдашней иронией, к тому же у него были умные губы. Другие люди определяют ум человека по глазам, а Лидочка была уверена, что бывают умные и глупые губы.
Не успел Матя уйти, как сунулся Максим Исаевич.
Ему хотелось принадлежать к тем сферам, где происходят самые важные события. Максима объединенными усилиями выгнали, потом ушла Лариса Михайловна, а Марта помогла Лидочке собрать все нужное для душа и проводила ее в туалетную, хотя, честного говоря, Лидочка готова была отдать все, только не подниматься больше с постели.
В туалетной, облицованной белым кафелем, с окном, замазанным белилами, кроме двух умывальников поместилась кабинка с унитазом, а рядом такая же кабинка душа. Туда, раздевшись, и вошла Лидочка. Вода разогрелась, и Лидочка поняла – какое наслаждение стоять под жгучими и щекочущими струями воды, как эти струи оживляют кожу, пробуждают лицо, делают упругими груди и живот… Оказывается, жизнь вовсе не кончена.
– Я же тебе говорила, – сказала Марта, когда Лидочка вернулась в номер.
– Ты помолодела на двадцать лет. Не возражай, я знаю, что тебе и без того двадцать, – считай, что ты новорожденный младенец.
– Скажите, а молодой человек – мужчина, который нес Александрийского, – это тот самый Пастернак?
– Кажется, он поэт. Не понимаю, почему им сюда путевки дают! Я очень уважаю Пушкина, но эти современные витии – Маяковские и Пастернаки… они выше моего понимания. И поверь мне, голубушка, что через десять лет их никто уже не будет помнить – поэзия не может служить большевизму. Нельзя писать о лейтенанте Шмидте.
Последние слова Марта произнесла шепотом.
– Пастернак очень хороший поэт, – сказала Лидочка. Она не любила и не умела спорить, но ей показалось нечестным отдать на растерзание Марте такого хорошего поэта и человека, который под холодным дождем прибежал спасать их с Александрийским. Еще неизвестно, побежал бы Пушкин… впрочем, Пушкин бы побежал, он был хороший человек.
– Ты меня не слушаешь? – донесся сквозь мысли голос Марты. – Здесь ты можешь встретить удивительных людей. В Москве ты их только в «Огоньке» или в кинохронике увидишь, а здесь можешь подойти спросить: какая погода. В прошлый раз здесь был сам Луначарский. Он часто сюда приезжает на субботу и воскресенье. Ты знаешь, он читал свою новую трагедию!
– В стихах? – спросила Лидочка.
Марта не уловила иронии и, сморщив сжатый кудрями лобик, стала вспоминать, как была написана трагедия. И в этот момент ударил гонг.
Звук у гонга был низкий, приятный, дореволюционный, он проникал сквозь толстые стены и катился по коридорам.
– Ужин, – сообщила Марта голосом королевского герольда. – Восемь часов. Земля может провалиться в пропасть, но гонг будет бить в «Узком» в восемь ноль-ноль.
– А что у вас надевают к ужину?
– У нас здесь полная демократия, – быстро ответила Марта. – А что у тебя есть?
– Платье и фуфайка. И еще вторая юбка. – Лидочка открыла чемодан. Чемодан был старенькии, сохранившийся еще с дореволюционных времен, возле замочка он протек, и на юбке образовалось мокрое пятно.
Марта дала свою юбку. Она спешила, потому что в республике Санузин строгие правила, и президент республики не терпит распущенности. Только попробуй опоздать к ужину!
– И что же случится?
– А вот опоздаешь – узнаешь.
Это было сказано так, что Лидочке сразу расхотелось опаздывать, и она покорно натянула юбку. Они пробежали коридором, спустились вниз к высокому трюмо и оказались в прихожей – там Лидочка уже побывала сегодня. Прихожая была пуста, если не считать чучела большого бурого медведя, стоявшего на задних лапах с подносом в передних – для визиток.
Они оказались в столовой – ярко освещенной, заполненной лицами и голосами. Лидочку оглушили крики и аплодисменты –
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12