Шавло заметил, что она плачет, и стал гладить ее по мокрому плечу и неловко утешать. Марта отстранила его, тут же вмешался толстый Максим Исаевич, который сказал, что у него две дочки на выданье и он знает, как успокаивать девиц, а Александрийский ожил и стал рассказывать, как Лидочка спасала его. Никто не произнес имени Алмазова и не сказал ни слова упрека в его адрес. Правда, все смеялись, когда Александрийский, задыхаясь, поведал, как Лидочка пыталась спрятать его внутрь лимузина и как шофер из ОГПУ готов был отстреливаться, охраняя машину.
Тем временем Шавло и молодой человек с лошадиным лицом, который представился Лиде как поэт Пастернак, сплели руки, как учили в скаутских отрядах, чтобы Александрийский мог сидеть, обняв руками своих носильщиков за шеи. Всем было весело, и Лидочка тоже смеялась, потому что все изображали караван, который идет к Эльдорадо. Дорога в гору была очень крутая, и Шавло с Пастернаком выбились из сил, но не хотели в том признаться. На полдороге их встретили молодые, похожие друг на друга братья Вавиловы – один химик, второй биолог, которого Лидочка знала, ему очень нравились ее акварели, и он уговаривал ее уйти к нему, но Григорьев сказал, что только через его труп. Братья Вавиловы сменили Шавло и Пастернака.
Еще пять минут, и у высокой крепкой белой церкви подъем закончился. Справа, за открытой калиткой, голубым призраком открывшим множество желтых глаз, лежала двухэтажная усадьба с четырьмя колоннами, несущими центральный портик. Справа от них был подъезд, к нему вела дорожка, по сторонам которой горели электрические, на столбах, фонари.
Высокая дверь в дом была открыта. За ней толпились встречающие.
Казалось бы, событие не весьма важное – забыли по дороге двух отдыхающих. Но почти все обитатели Санузии в той или иной степени приняли участие в их спасении. И дело было не столько в Лидочке и профессоре, сколько в возможности безобидным поступком противопоставить себя чекисту и его дамочке. Шла мирная политическая демонстрация, и если Алмазов понял это, он и вида не подал.

Глава вторая

Еще минуту назад была глубокая ночь, была пустыня и невероятное одиночество, словно Лидочка вела Александрийского через полуостров Таймыр.
И вдруг – словно поднялся занавес! Тяжелая дверь отворилась им навстречу.
За дверью, из которой пахнуло теплым и вкусным запахом чуть подгоревших сдобных пышек, толпились люди, видно волновавшиеся за их судьбу. Полная кудрявая рыжая женщина в белом халате взволнованной наседкой накинулась на Александрийского, и его тут же понесли, хоть он хотел стать на ноги и сам идти, – направо, где за двухстворчатыми дверями горел яркий свет и был виден край зеленого биллиардного стола, а Лидочка попала в руки другой медички – курносой, маленькой, с талией в обхват двумя пальцами. Она стащила с Лидочки промокшую и потерявшую форму черную шляпку, которую и без того пора было выкинуть, помогла снять пальто – словно опытный птицелов – накинула ей на голову махровую простыню, точно такую, какая была дома, в Ялте, и забылась, как и многие другие удобные и приятные для жизни вещи. Потерявшую возможность видеть и слышать Лидочку тут же куда-то повели, она чувствовала, как поскрипывает паркет, – затем началась лестница. От простыни пахло лавандой. Скрипнула дверь…
Простыня съехала, и Лидочка зажмурилась от яркого света – она была в небольшом, узком врачебном кабинете – вдоль стены низкая койка с валиком вместо подушки и клеенкой в ногах. Возле нее табурет, а дальше, к окну, стол с толстым, исписанным до половины, в черном коленкоре, журналом.
– А ну немедленно ложитесь! – весьма агрессив но приказала девица Лидочке: девица была не уверена в себе и боялась неповиновения.
– Зачем мне ложиться? – спросила Лидочка, стараясь не сердить сестричку, которой при свете оказалось не более как лет семнадцать. – Я совершенно промокла. Лучше скажите мне, в какой комнате я буду жить, и я переоденусь.
– Но Лариса Михайловна сказала, что вы должны вначале подвергнуться медицинскому осмотру.
– Разве обязательно для этого быть мокрой?
Сестричка тяжело вздохнула и сказала:
– Может, таблетку аспирина примете?
– Я этим займусь! – раздался голос от двери. Там стояла Марта Ильинична, которая тут же вызволила Лидочку из рук сестрички.
– Он негодяй! Таким не подают руки в порядочном обществе, – сказала Марта Ильинична, как только они вышли в коридор. А так как первое свое путешествие по нему Лидочка совершала с простыней на голове, то коридор ей был внове.
В коридоре второго этажа размещались врачебный кабинет, комната для процедур, а также несколько жилых комнат, без удобств, наструганных из бывших классных помещений для многочисленных княжеских детей, в которых размещались обитатели «Камчатки», то есть простые научные сотрудники, особых заслуг не имевшие и связями в высоких сферах не обладавшие.
С торцов коридор завершался лестницами. Одна из них вела в прихожую и к выходу на первом этаже, вторая, служебная, узенькая – на кухню. В том же коридоре находились две туалетные – мужская и женская, – по утрам возле них выстраивались небольшие очереди, что напоминало всем о московской жизни в коммунальных квартирах, от которых никуда не денешься даже в покинутом князьями подмосковном дворце.
Марта Ильинична отворила дверь и подтолкнула Лидочку вперед, чтобы та рассмотрела их комнату.
Комната была так узка, что две кровати, умещавшиеся в ней, стояли не друг против друга, а вдоль одной из стен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12