Неужели все те слухи Ц правда?
АННА. Чем невероятнее слухи про мадам де Сан-Фон, тем они достоверней. Гра
фине о ту пору прискучил Париж, и она отправилась в Марсель. По ночам, наря
дившись портовой шлюхой, она завлекала матросов, а утром возвращалась в
свой роскошный особняк и пересчитывала заработанные медяки. Специальн
ый ювелир оправлял каждую монету в драгоценные каменья. Графиня намерев
алась обшить этими медяками платье сверху донизу, а затем поразить весь
Париж.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Однако она ведь была далеко не первой молодости Ц вряд л
и она стала бы появляться в свет в открытом платье. А чтобы обшить монетам
и закрытое платье, надо было, верно, ого-го как потрудиться.
АННА. И вот одной прекрасной ночью, когда графиня караулила на углу очере
дного клиента, началась заваруха. Нашу ряженую шлюху увлекло разбушевав
шейся толпой, и она вместе со всеми стала распевать песни.
В левом углу сцены появляется Шарлотта, одетая во все черное. Она ст
оит и слушает.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Знаю-знаю. «Всех аристократов на фонарь».
АННА. Графиня пела «Аристократов на фонарь» громче всех и маршировала в
самом первом ряду. Потом на толпу напала полиция и началась паника, графи
ню сбили с ног и затоптали насмерть. Когда настало утро, бунтовщики подоб
рали труп, положили его на выломанную створку двери и с плачем и стенания
ми понесли по улицам. Графиня превратилась в Невинную Жертву, в Народную
Богиню. Какой-то рифмоплет Ц такие есть в каждом квартале Ц тут же сочин
ил песню «Прекрасная шлюха», и все стали петь ее хором. Ни один человек в т
олпе и не подозревал, кого они несут. В сиянии утреннего солнца мадам де Са
н-Фон была похожа на ощипанную курицу. Ее набеленное лицо, покрытое пятна
ми крови и синяками, впоследствии превратилось в красно-бело-синее знам
я революции. Когда же белила потекли под горячими лучами солнца, люди, пор
аженные, увидели, как на их глазах лицо молодой женщины превращается в мо
рщинистую физиономию старухи. Впрочем, она так и осталась для них Прекра
сной Шлюхой. Никого не смутили даже дряблые ляжки, просвечивавшие сквозь
разодранное платье. Труп протащили по всем улицам, а потом процессия нап
равилась к морю. Графиню опустили в волны Средиземного моря, синего от ст
арости, черпающего силы в одной только смерти… Ну то, что именно с этих соб
ытий началась революция, вам известно.
Пауза. Шарлотта тихо уходит.
РЕНЕ. Так ты едешь в Венецию, к этому мертвому морю?
АННА ( вздрогнув ). Не говори так. Мы едем туда, чтобы жить, а не уми
рать.
РЕНЕ. Как тебе хочется жить. Как ты всегда ради этого хлопочешь. И такою ты
была всегда. А на самом деле жизнь в тебя всякий раз вдыхает кто-то другой.
Ну конечно, с тем путешествием в Венецию ничего общего нет. Ты ведь не веда
ешь, что такое память, обрывки твоей жизни не связаны между собой ни едино
й нитью.
АННА. Ты хочешь, чтобы я все помнила? Не беспокойся, когда нужно, воспомина
ния к моим услугам. Только жить они мне не мешают. И знаешь, Рене, это у тебя
нет воспоминаний. Ты всю жизнь, каждый день с раннего утра и до ночи, сидел
а уткнувшись лицом в белую стену. Если так долго всматриваться в недвижн
ую белую стену, начнешь различать на ней и темные пятна, похожие на засохш
ую кровь, и дождевые потоки, напоминающие следы слез.
РЕНЕ. Это верно, что я смотрела в одну точку. Только не в стену, а в стоячую в
оду омута Ц самого глубокого, какой только может быть. Вот моя доля.
АННА. Поэтому тебе и вспомнить нечего. Всегда Ц одно и то же.
РЕНЕ. Мои воспоминания подобны мухе, застывшей в янтаре. Это не блики, скол
ьзящие по вечно изменчивой водной ряби, как у тебя… Ты правильно сказала.
Тебе воспоминания жить не мешают. А мне мешают. Всегда.
АННА. И еще как. К тому же вызывают муки ревности. Вот смотришь ты на мое лиц
о и читаешь в нем два воспоминания, особенно тебе ненавистные. Воспомина
ния о том, чего у тебя не было никогда: о Венеции и о счастье.
РЕНЕ. Венеция и счастье… Да, две эти мухи в янтарь не замуруешь. Я никогда н
е желала ни того ни другого.
АННА. Это ты теперь так говоришь.
РЕНЕ. Нет. Сейчас я знаю, чего я желала. В юности, кажется, я и в самом деле меч
тала о том же, что и ты… О Венеции и о счастье… Но мухи, застывшие в моем янта
ре, не имеют ничего общего ни с Венецией, ни со счастьем, Ц они страшны, нес
казанно, невыразимо страшны. Я не мечтала о таком в юности, даже представи
ть не могла.
Но с годами постепенно я поняла. Когда происходит то, чего ты больше всего
боялась, на самом деле исполняется твое неосознанное, сокровеннейшее же
лание. Только оно достойно чести стать настоящим воспоминанием, навеки з
астыть в кусочке янтаря. Это плод, которым не пресытишься, вкуси его хоть с
то тысяч раз.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. Ну-ну, Рене, бывает и по-другому. Иногда со старостью на душ
у нисходят мир и счастье. Когда неделю назад пришло последнее письмо от А
льфонса, я почувствовала, как смягчилось мое сердце. Он знает, что скоро бу
дет свободен, и все же не держит ни на кого зла. Даже меня он прощает. Пишет,
что в тюрьме познакомился кое с кем из революционных вожаков, и обещает з
амолвить перед ними словечко, если у меня будут неприятности. Вон до чего
дошло! Я всегда знала, что где-то в потаенной глубине его души живет чисты
й родник доброты.
АННА. Вы, матушка, тоже говорили много добрых слов, когда готовили западню
для Альфонса.
Г-ЖА ДЕ МОНТРЁЙ. В свою доброту я и не верю. Но верю, что другие люди добры. Та
к как-то жить спокойней.
АННА. Ну так поверьте и в мою доброту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23