И вся эта чушь про Форстера, которую мы с тобой состряпали, была совершенно не нужна. И зачем только я тебя послушала!— Ну, знаешь, — теперь уже оправдывался Аргайл, — я тебя не заставлял.— Да знаю. Прости. Ну ладно, все вроде бы обошлось, и слава Богу.— Конечно. Ведь тебе действительно удалось вернуть кое-какие картины. А для вашего управления это самое важное.— Теоретически — да. И возможно, мы поступили правильно. Вероника все равно уже умерла, а до Уинтертона нам в любом случае не добраться. По большому счету нельзя сказать, что мы оставили преступника безнаказанным.Наступила долгая пауза. У Аргайла кругом шла голова.— О, ладно, хорошо. Но вдруг… вдруг правда когда-нибудь просочится?— Каким образом? Возвращение картин поручено мне, владельцы картин тоже не станут распространяться, это не в их интересах. Уинтертон и Мэри тоже будут молчать, если у них есть хоть капля здравого смысла.— А как насчет других картин?— Каких других?— Тех, что есть в списке Боттандо, но нет в списке Уинтертона? Как быть с ними? Например, с Веласкесом?— Ох! Но Боттандо тоже ведь может ошибиться. Я не думаю, что Вероника могла похитить Веласкеса. В конце концов, это только предположение Боттандо.— А, ну тогда ладно.— Когда ты возвращаешься?— Через несколько часов поеду в Лондон. Мне нужно здесь еще кое-что прояснить.— Хорошо, не задерживайся. Боттандо обещал сводить нас куда-нибудь отпраздновать победу.
К тому времени как он убрал комнату, упаковал вещи и приготовился к отъезду, он решил, что лишь один человек может дать ему дельный совет, — это Мэри. Если кто-то и знает, что ему делать, то только она.Он нашел ее в гостиной — в единственной комнате, по ее словам, приспособленной для жизни в этом проклятом доме. Мэри свернулась калачиком в огромном викторианском кресле и читала книгу.— Джонатан, дорогой, — сказала она, подняв к нему улыбающееся лицо и снимая очки. — Ты собираешься покинуть меня?— Да, пора уже.— Что-то не так, милый? У тебя ужасно встревоженный вид.— У меня проблема. Я тут подумал…— Ты хочешь спросить у меня совета? Как лестно. Конечно. Выкладывай, что у тебя. Правда, не могу гарантировать, что буду полезна, — еще не пришла в себя после вчерашнего. Слишком много волнений.Такая же милая, как всегда, но на этот раз Аргайл не мог ответить ей с той же теплотой. Его одолевали тяжелые предчувствия.— Есть некоторые странности, — сказал он, — я не могу состыковать кое-какие факты.— Дорогой, ты можешь посвятить меня в свои секреты? Расскажи.Аргайл невольно улыбнулся. Она не может не нравиться. И оттого еще труднее начать.— О, да, я полагаю, вы именно тот человек, кому следует все рассказать. Возможно, единственный.— Ты очарователен. Я сгораю от нетерпения. Но что бы ты ни сказал, я думаю, лучше сделать это в компании бутылочки джина. Надеюсь, твои проблемы не превратили тебя в трезвенника.Аргайл кивком выразил свое согласие, и Мэри наполнила два больших высоких стакана. Затем ему пришлось подождать, пока она сходит на кухню и принесет лед и лимон.— Ну, — она снова уселась в кресло, вся — внимание, — поговорим о странностях. Это из-за них ты так огорчен?Он сделал большой глоток джина.— Да. Потому что они свидетельствуют о том, что вы не сказали всей правды, — произнес он скорее извиняющимся, чем обвиняющим тоном.Наступила долгая пауза. Мэри озабоченно изучала его лицо.— Но ты знал это, — сказала она немного погодя.— После вчерашнего разговора мы с Флавией преисполнились сочувствия к вам и попытались сделать так, чтобы вам не пришлось отвечать за преступления вашей кузины, — продолжил Аргайл.— Поверь, я искренне благодарна вам, — ответила Мэри. — Хотя Флавии это было нужно не меньше, чем мне.— Я тоже так думал. Но потом выяснил, что вы снова солгали.— Боюсь, ты неправильно понял меня.Он сердито покачал головой:— Нет, я вас правильно понял. И все это случилось по моей вине.— Объяснись.— Вы нравились мне, поэтому на многие вещи я не обращал внимания. А Флавия слишком торопилась и позволила мне уговорить себя. А ведь она не хотела соглашаться — видно, инстинкт ей подсказывал, что я не прав. Я так виноват перед ней.Она удивленно смотрела на него, потом предложила выражаться яснее.— Если ваша история правдива, то все картины, перечисленные в списке Уинтертона, должна была украсть Вероника.— Верно. Хочешь оливок?— Нет, спасибо. Дальше. Поскольку в списке оказались картины, которых она не могла украсть, остается предположить только одно — вчера вы сказали не всю правду.— Я все еще не понимаю тебя, любовь моя, но продолжай. Я уверена, в твоих словах проявится смысл.— В списке Уинтертона числятся как минимум две картины, которых Вероника никак не могла украсть.— Экстраординарное заявление.— Во-первых, Уччелло, которого она якобы похитила во время обучения в пансионе. Но Вероника не могла быть воспитанницей синьоры делла Куэрция. Разумеется, нет.— Почему ты так думаешь?— Потому что к тому времени она была уже замужем. Ее муж умер в день пятой годовщины их свадьбы, на могильном камне я прочитал дату — 1966 год. Следовательно, они поженились в шестьдесят первом. Девушек не посылают в пансион после замужества. Это глупо. Синьора делла Куэрция, которая свято чтит светские условности, никогда не стала бы называть замужнюю женщину мисс Бомонт и не стала бы рассказывать, что мисс Бомонт по окончании ее пансиона очень удачно вышла замуж. И, судя по тому, как все отзываются о Веронике, пожилая синьора вряд ли назвала бы ее очень милой. Вероника Бомонт никогда не была пансионеркой. Ею были вы.— Хм…— И вторая картина — Поллайоло.— Но ведь милый инспектор Мэнстед установил, что Вероника была в списке гостей, приглашенных на свадьбу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70