Мне такие мужчины не нравятся, — уточнила миссис Верней, — но есть женщины, которые находят их привлекательными. Знаете, этакий красивый ловкий кавалер. А бедняжка Вероника была уже немолода и очень несчастна. Она рано потеряла мужа — глупый осел напился на пятую годовщину их свадьбы и утонул в собственном пруду на глубине в пять дюймов. У него даже не хватило сил откатиться в сторону. Вероника считала его бесхарактерным и не особенно убивалась по нему. Она даже вернула себе девичью фамилию, решив, что Бомонт звучит более аристократично, чем Финси-Грош. Больше ей не встретился человек, ради которого она захотела бы пожертвовать своей фамилией.Как видите, у нее не было ни мужа, ни детей, ни сердечных привязанностей, конечно, она стала легкой добычей для опытного соблазнителя.— Вы полагаете, он обманывал ее?— Продавая вещи из коллекции Вероники, он только называл суммы и никогда не показывал счетов. Я уверена: большую часть денег Форстер присваивал. Несколько раз я пыталась вразумить ее, но она ничего не желала слушать.— Ваша сестра умерла в январе?— Да, мы тогда жили вместе. У нее случился очередной приступ, и доктор Джонсон вызвал меня обсудить положение. Мне пришлось остаться, за ней больше некому было присматривать.— А в чем заключалась ее болезнь?— Время от времени на нее накатывала депрессия. Несколько лет она могла быть совершенно нормальным человеком, а потом вдруг начинала сходить с ума.— И как это выражалось?— Ох, по-разному. В такие моменты от нее можно было ждать чего угодно. Иногда она исчезала на целую неделю, и никто не знал, где она пропадала. Иногда запиралась в доме и никого не впускала к себе. Иногда беспробудно пила. В последний раз она напилась. Смерть наступила в результате передозировки таблеток и спиртного.— А почему вы согласились за ней присматривать?Миссис Верней пожала плечами:— Она отказывалась от серьезного лечения, но оставлять ее одну в период обострения было опасно. А я единственная, кто мог с ней как-то справляться. Честно говоря, она была просто невыносимой. Однажды я не выдержала и уехала, и именно в тот день она умерла. Я утешаю себя тем, что это был несчастный случай, хотя и не уверена в этом.— А как все произошло?— Ну, глупо, конечно, но мы опять поссорились. Из-за Форстера, между прочим. До Вероники наконец стало доходить, что не такой уж он прекраснодушный человек, как ей всегда казалось. Она поделилась со мной своими сомнениями, и я посоветовала ей прогнать его. Но сестра вдруг взбеленилась, начала кричать на меня — как она только меня не называла! Терпение мое лопнуло, и я уехала в Лондон, а Вероника проглотила таблетки, запив их изрядным количеством виски. Прояви я чуть больше выдержки, ей не пришлось бы утешать себя таким способом…— Вы чувствуете себя виноватой?Мэри Верней покачала головой:— Иногда, под настроение. Умом я понимаю, что рано или поздно несчастье должно было случиться, однако я бы предпочла, чтобы Вероника обошлась без моего участия. Но она и тут меня не пощадила — это так типично для нее.— Вы не были с ней близки?— По правде говоря, мы не очень любили друг друга. Она завещала мне дом только ради того, чтобы он остался в семье. Я оказалась единственной близкой родственницей с положительным денежным балансом. Но, если честно, у меня нет ни денег, ни желания содержать этот дом. Положить вам еще кролика?— Нет, больше не могу.— А кусочек пудинга? Он очень хорош.— С удовольствием.Мэри Верней положила ему на тарелку большой кусок пудинга и покрыла его толстым слоем взбитых сливок. Они ненадолго прервали разговор, наслаждаясь десертом.— А как вы вошли в эту семью? — спросил Аргайл, которому не хотелось признаваться в том, что он читал семейную переписку.— Очередь дошла до меня? — улыбнулась Мэри Верней. — Хорошо. Моя мать, Мэйбл, считалась в семье паршивой овцой. Она плохо кончила, но, на мой взгляд, прожила гораздо более интересную и яркую жизнь, чем все остальные члены семьи.Моя мать обладала артистичной натурой — так принято именовать в приличных семьях неуравновешенных, если не сказать невменяемых, родственников. Наверное, поэтому я лучше других понимала Веронику. У меня уже был подобный опыт общения. Моя мать получила хорошее воспитание и должна была унаследовать Уэллер-Хаус — несмотря на многочисленные попытки моей бабушки, в семье не было сыновей. Предполагалось, что Мэйбл найдет себе богатого мужа и будет жить как все. Но Мэйбл заразилась разными передовыми идеями и поехала медсестрой в Испанию, где шла война. Семья была в шоке. Одно дело — сочувствовать безработным и совсем другое — вытирать задницы большевикам. Естественно, ее лишили наследства, и, насколько я знаю, моя мать не возражала. Что до меня, то я появилась на свет, выражаясь казенным языком, при невыясненных обстоятельствах, перед самым началом войны. Когда мать умерла, мне исполнилось только четырнадцать лет, и семья была вынуждена взять надо мной опеку. Я представляла собой малообещающий материал, но они все-таки попытались сделать из меня настоящую леди. Боюсь, что не оправдала их надежд. Вот, собственно, и вся история. Вам не наскучило слушать?— Боже, нет, конечно. А что было дальше?— Да все как у всех — вышла замуж, родила детей, развелась. Муж выделил мне хорошее обеспечение.— Так вы живете на его деньги?— Да, он оказался порядочным человеком, хоть я и не любила его. С этого момента в моей жизни не происходило ничего интересного. Я переезжала с места на место, потом обосновалась в Лондоне, занималась одним, другим, третьим — но все так, больше от скуки.— Вы больше не были замужем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70