Однако какова бы ни была причина подобного пристрастия, не приходилось сомневаться, что принц без ума от леди Хартфорд, он буквально ослеплен ею. И он не раз говорил маркизу, что стал самым счастливым человеком в мире, когда эта женщина вошла в его жизнь. Маркиз знал, что принц бывал у нее каждое утро, если она находилась в Лондоне, а когда она уезжала, то писал ей каждый день письма.
Придворные без устали обсуждали этот альянс. Один из них заявил как-то, что леди Хартфорд кажется ему непривлекательной и неприятной, да и просто противной особой.
— Господь милосердный, да у нее внукам уже почти четырнадцать лет! Она ведь давным-давно бабка! — злобно воскликнул другой.
Но маркиз подозревал, что главной причиной всевозрастающего влияния леди Хартфорд на принца была ее непокоренная добродетель. Не многие верили в это. Особенно злобствовали газетчики и карикатуристы, в их произведениях не было ни одного правдивого слова, сплошная клевета. Сам же Осминтон был убежден, во-первых, основываясь на рассказах принца, а во-вторых, исходя из своих собственных наблюдений, что леди Хартфорд хотя и принимала пылкие ухаживания регента, вовсе не собиралась становиться его любовницей. И ей было трудно удержать принца от вспышек эмоций и чувств, которые обычно заканчивались внезапными и сильными приступами болезни. Эти приступы сопровождали его всю жизнь, и все, кто помнил его прежнюю привязанность к миссис Фитцгерберт, прекрасно знали и симптомы болезни. Обычно у него начинался жар, пульс учащался, его охватывало жуткое волнение, начинались судороги, а потом все переходило в тяжелое воспаление легких. Он был достаточно умен, чтобы понять: все его болезни происходили от болезни духа.
— Черт побери, Хилтон, — сказал однажды принц, — у меня столько причин для раздражения и огорчения, что мои постоянные болезни вовсе не удивительны. Это все слишком серьезно.
Чем старше он становился, тем больше у него появлялось причин для раздражения и огорчения. Поэтому маркиз предпочел принять сторону леди Хартфорд, нежели предоставить принцу, которого тревожила и пугала подобная перспектива, самому обдумывать дату предстоящего торжества.
— Я уверен, сир, — успокаивающе произнес он, — не стоит больше откладывать.
— Да, пожалуй, а не то я и вовсе откажусь от этой затеи. И не стану устраивать прием, — раздраженно отозвался принц.
— Мы все были бы очень огорчены, — кротко заметила леди Хартфорд.
Принц улыбнулся ей. Все его раздражение как рукой сняло, и он тотчас превратился в преданного и нежного обожателя.
— Я никогда не посмел бы, и могу в этом торжественно поклясться, сделать такое, что могло бы вас опечалить хоть на миг.
— Тогда, сир, обещайте больше не волноваться. Выберите любой день и будьте уверены, Господь благословляет вас.
Она почтительно поклонилась принцу и сделала это с изяществом и грацией, хоть и была туго затянута в корсет (над этим корсетом без устали и без меры злобствовали все газетчики).
— Вы уже уходите? — торопливо спросил принц.
— Да, сир, мне пора, но мы увидимся вечером.
— Я буду считать минуты… нет, секунды до нашей встречи! — воскликнул принц.
Он проводил ее до двери, а маркиз остался ждать его возвращения в желтой гостиной.
Принц вернулся сияющий и счастливый, как мальчишка, несмотря на свои сорок восемь лет.
— Потрясающая женщина! Восхитительная! — шептал он. — Если бы я только мог жениться на такой!
Принц ненавидел свою жену и не мог сдержать переполнявших его чувств, поэтому маркиз поспешил переменить опасную тему:
— Вы хотели видеть меня, сир? Что-то срочное?
— Да, нечто очень важное и нужное для меня, Хилтон, — ответил принц. — Я хочу знать ваше мнение о нескольких картинах, которые мне предложили. Полагаюсь на ваш хороший вкус и надеюсь, что с вами я не наделаю глупостей, как в прошлом месяце.
Справедливости ради стоит отметить, что принц и сам обладал тонким вкусом. Просто он всегда был лакомой добычей для каждого нечестного дельца. И в прошлом месяце он заплатил кучу денег за подделку. Маркиз определил это сразу, как увидел. Позвали и других экспертов, которым оставалось лишь подтвердить правоту Осминтона. И принц еще более утвердился в своем весьма высоком мнении о маркизе как знатоке картин и многих других необходимых вещей.
— Буду рад помочь вам советом, сир, — ответил маркиз, — но ведь вас и самого непросто обмануть.
— Хотелось бы в это верить, но кто из нас не ошибался хоть раз в жизни?
— Вы правы, сир, — согласился маркиз.
Он было направился к дверям, как принц вдруг увидел на полу маленький носовой платок. Видимо, его обронила леди Хартфорд: он лежал возле стула, на котором она сидела.
Принц поднял его и поднес к губам.
— Это платок Изабеллы, — проговорил он, хотя маркизу вовсе и не надо было этого объяснять, — я буду носить его у сердца, ведь оно принадлежит ей.
Маркиз ничего не ответил, и регент воскликнул, всплеснув руками:
— Я вас не понимаю, Хилтон! Почему вы при всех ваших несомненных достоинствах остаетесь равнодушным к женским чарам и, насколько мне известно, никогда не теряли голову из-за женщин?
— Думаю, что в отличие от вас, сир, — улыбаясь, ответил маркиз, — я слишком большой эгоист и могу питать горячие и глубокие чувства лишь к самому себе.
Регент засмеялся, но потом сразу перестал и сказал совершенно серьезным тоном:
— И все же мне это кажется странным: вы один из самых красивых и знатных людей, каждая прелестница только и мечтает оказаться в ваших объятиях, а вы не считаете даже возможным снизойти до них (во всяком случае, они мне так говорили).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44