Боббо тяжело опирался на сучковатую палку, служившую ему тростью. Наряд его состоял из линялого бархатного сюртука, вместо кушака перехваченного длинной высушенной водорослью. Мигая подслеповатыми глазками, он махнул палкой в сторону ближайшей скалы:
— Идем со мной, если хотите. Вижу, вы устали.
У Боббо будете как дома.
Друзья успели проникнуться доверием к этому безобидному старому чудаку и без колебаний приняли приглашение. В гости к Боббо пришлось карабкаться по каменным выступам, образовавшим нечто вроде огромной лестницы. Жилище Боббо было расположено высоко и скале и оказалось просторной пещерой.
В костре ярко рдели угли, освещая темные своды и разгоняя мрак по углам; на стенах пещеры висели самодельные сети и какие-то необычные предметы, по всей видимости обломки дерева, выброшенные морем, обточенные водой и песком. Сиденьями служили тростниковые циновки, а от потемневшего котелка, висевшего над огнем на треножнике, исходил вкусный запах. Боббо взял поварешку и деловито помешал свое варево:
— Это похлебка из креветок и морской капусты. Я покрошил туда немного зелени. Но, как говорится, чем богаты…
Радушный хозяин попросил гостей устраиваться поудобнее и дал каждому по большой раковине моллюска — они заменяли тарелки.
Дарри чуть было не уселся на маленького желтого тритона, который испуганно юркнул прочь и замер на каменном выступе в глубине пещеры. Оттуда он пристально наблюдал за гостями — глаза его мигали, а горло беспрестанно пульсировало. Боббо извлек из котелка несколько вареных креветок и положил перед тритоном.
— Это самое мирное создание. Приливом его забросило на скалы. Я зову его Фирл. Говорить он, правда, не мастер, зато слушает отменно, правда, Фирл?
Маленький тритон лишь мигнул и принялся за еду.
Боббо добавил в огонь еще хвороста.
— Ночь впереди длинная. А я долго сидел здесь один-одинешенек, очень долго. Страсть до чего хочется поговорить вволю. Давайте-ка прежде я расскажу вам, как занесло меня на этот дикий берег. А уж после вы мне поведаете, кто вы такие, куда путь держите и зачем дом покинули.
Наступил час прилива, и волны хлынули на берег, заваленный огромными глыбами; отшлифованные морем камни скрылись в пенных водоворотах. Ветер с глухим стоном рыскал по затопленному прибрежному лабиринту. А наверху, в уютной пещере Боббо, друзья, разомлев от тепла, слушали рассказ гостеприимного хозяина. Боббо говорил размеренно и неспешно, и усталые путники поневоле начали клевать носом.
— То было давно, очень давно. Много воды утекло с тех пор. Был я тогда гребцом на корабле крыс-пиратов.
Попал я к ним еще мышонком. Ничего не помню — ни отца, ни матери, ни родного дома, ни даже своего настоящего имени. С ранних лет я знал только море, волны, корабль, цепи да весла. Как-то раз поднялся страшный шторм. Волны перехлестывали через борт и заливали палубу. Корабль швыряло из стороны в сторону. А мы, прикованные к веслам, гребли из последних сил, хотя спины наши ныли от усталости, а в глазах темнело от голода.
Кнут то и дело свистел над нашими головами. Я сидел рядом с одним бедолагой, тоже полевой мышью, — он совсем ослабел и наконец испустил дух, но мы с ним по-прежнему были скованы одной цепью. Капитан корабля даже среди пиратов славился подлостью и свирепостью.
Ни море, ни суша не знали еще такого мерзавца. До конца дней своих я не забуду имени этой грязной крысы — Неистовый Габул.
Дремота мгновенно слетела с Мэриел. Она встрепенулась, но промолчала, чтобы не мешать рассказчику, который говорил теперь торопливо, почти взахлеб:
— Так я сидел, прикованный к мертвому напарнику, и налегал на весла вместе с другими горемыками. Уж не знаю, что доставляло нам больше мук — волны, ветер или бич надсмотрщика. Тут на нижнюю палубу спустился Габул.
«Почему одна пара весел еле шевелится?» — рявкнул он.
«Да тут один подох», — ответил надсмотрщик.
«Похоже, они оба подохли, ведь оба весла не двигаются, — ухмыльнулся Габул. — Падаль на корабле ни к чему. Выбросить за борт, а на место поставить новых».
— Я и пикнуть не успел, как надсмотрщик огрел меня по голове и швырнул за борт. Я очутился в воде, прикованный к мертвому напарнику. Про то, как меня носило по морю, рассказывать не буду — до сих пор дрожь пробирает, как вспомню. Одно скажу, жизнью своей я обязан напарнику, то есть мертвому его телу. Утром я очнулся на вершине скалы — волны забросили нас сюда. Труп моего напарника застрял в расщелине, поэтому-то нас и не смыло отливом. Да, я очутился на этой вот самой скале, лапы мои были скованы, а далеко внизу виднелось море.
Немного очухавшись, я вытащил мертвеца из расщелины.
Лапы его так исхудали, что мне не составило труда снять с них кандалы. Я часто вспоминаю этого беднягу. Будь он жив, мы славно бы зажили — мне было бы с кем поговорить. Но он был мертв. А я спустился вниз по скале и нашел вот эту пещеру.
С тех самых пор я и живу здесь. Напарник мой похоронен на склоне холма. Думаю, ему нравится там лежать.
Кандалы я забросил далеко в море. Жизнь, сами видите, веду уединенную и мирную, хотя здесь, на берегу, хватает опасностей. Как-то раз отправился за холмы, хотел узнать, что там дальше, но в болоте сбился с пути и блуждал много дней и ночей. Повезло еще, что удалось найти дорогу назад. Тогда я решил: лучше мне, старику, не трогаться с места и коротать свой век здесь, на скале. Как знать, может, научу маленького Фирла говорить, и мне будет повеселее.
Боббо смолк, уставившись в огонь.
— Вот и вся моя история, — вновь заговорил он. — Но у вас, вижу, глаза слипаются. О себе расскажете утром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87