Стоя среди знатных и важных особ перед домом своего шурина, он шепнул Даниелю: «Как знать, не найдём ли мы камень отвален и гроб пуст?»
Даниель возмутился было двойному кощунству, потом вспомнил, что сам практически переселился в театр и каждый вечер пялится на некую актёрку – ему ли упрекать Стерлинга за шутку?
Это оказалась не шутка. Подвал был пуст.
Вернее – не пуст. Сейчас он был полон онемевшими людьми, которые стояли на римском мозаичном полу, не в силах двинуться с места.
РЕЛЕЙ: Я знал, что дела плохи. Но, Господи, здесь нет даже картофелины !
СТЕРЛИНГ: Своего рода анти-чудо.
ЛОРД ВЕРХОВНЫЙ КАЗНАЧЕЙ: Скажите мушкетёрам, пусть позовут ещё мушкетёров.
Некоторое время они стояли, почти не шевелясь. Разговоры вспыхивали и тут же гасли, как порох на мокрых полках. Единственным исключением, как ни странно, были Уотерхаузы. Катастрофа прибавила им разговорчивости.
РЕЛЕЙ: Наш последний покупатель сказал, что ты решил заделаться архитектором, Даниель.
СТЕРЛИНГ: Мы думали, ты будешь учёным.
ДАНИЕЛЬ: Все другие учёные этим занимаются. Недавно Гук рассчитал наконец конструкцию арки.
РЕЛЕЙ: Ты хочешь сказать, что все существующие арки построены по наитию?
СЭР РИЧАРД АПТОРП: Арки – и финансовые учреждения.
ДАНИЕЛЬ: Кристофер Рен перепроектирует все арки в соборе Святого Павла теперь, когда Гук ему объяснил.
СТЕРЛИНГ: Славно! Может, новый не будет таким кособоким и убогим, как прежний.
РЕЛЕЙ: К слову, Даниель, ты не хочешь показать нам свои планы?
ДАНИЕЛЬ: Планы?
РЕЛЕЙ: Если мне простят беглое отступление, я бы хотел взглянуть на твои планы.
Это был плохой каламбур и скрытый намёк со стороны Релея, старшего в семье (он достиг пятидесяти пяти лет и казался Даниелю молодым Релеем в наряде богача и старческом гриме), что пора уносить ноги. Так братья и поступили; сэр Ричард Апторп последовал их примеру. Они поднялись на второй этаж, в ту самую спальню, куда Даниель в своё время смотрел с крыши Грешем-колледжа. Камень уже влетел в окно и несуразным украшением лежал на ковре среди стеклянных многоугольников. Другие стучали о стены; Даниель распахнул окна, чтобы уберечь стёкла. Все влезли на кровать посреди комнаты и стали смотреть на летящие камни.
СТЕРЛИНГ: Кстати о гинеях либо отсутствии оных: скверно получилось с Гвинейской компанией, а?
АПТОРП: Пф! Она вроде театральных пшиков вашего брата. Я свои акции продал давным-давно.
СТЕРЛИНГ: А ты, Релей?
РЕЛЕЙ: Я – её кредитор.
АПТОРП: Получите восемь шиллингов за фунт.
РЕЛЕЙ: Досадно, слов нет, но всё больше, чем получат вкладчики Томаса Хама.
ДАНИЕЛЬ: Бедняжка Мейфлауэр!
РЕЛЕЙ: Она с маленьким Уильямом переезжает ко мне, так что тебе придётся искать другое пристанище, Даниель.
СТЕРЛИНГ: Какой дурак скупает долговые обязательства Гвинейской компании?
АПТОРП: Джеймс, герцог Йоркский.
СТЕРЛИНГ: Вот я и спрашиваю, какой бесстрашный герой и так далее…
ДАНИЕЛЬ: Бред! Это же его собственные долги!
АПТОРП: Это долги Гвинейской компании. Герцог закрывает Гвинейскую компанию и создает новую Королевскую Африканскую компанию. Он будет её управляющим и единственным пайщиком.
РЕЛЕЙ: Мало ему потопить наш флот и поработить нас Папе – он её хочет продать в рабство всех негров.
СТЕРЛИНГ: Брат, ты говоришь подозрительно похоже на Дрейка.
РЕЛЕЙ: Возможно, на меня действует близость вооружённой толпы.
АПТОРП: Герцог Йоркский уходит из Адмиралтейства.
РЕЛЕЙ: Потому что от Адмиралтейства ничего не осталось.
АПТОРП: Женится на хорошенькой католичке Мария д'Эсте, дочь герцога Альфонса IV Моденского, ибо Анну Гайд лебёдкой опустили в двуспальную могилу два года назад.

и улаживает свои африканские дела.
СТЕРЛИНГ: Сэр Ричард, наверное, вы опять знаете обо всём раньше всех, не то возмущённая толпа уже вышла бы на улицы.
РЕЛЕЙ: Она и вышла, малоумок, и, если у меня не видение в духе Дрейка, поджигает сейчас этот самый дом.
СТЕРЛИНГ: Я хочу сказать, возмущение было бы направлено против герцога, а не против нашего покойного шурина.
ДАНИЕЛЬ: Третьего дня я своими глазами видел возмущение против герцога, однако оно касалось его религиозных, а не военных, политических либо коммерческих изъянов.
СТЕРЛИНГ: Ты пропустил «интеллектуальных» и «моральных».
ДАНИЕЛЬ: Я стараюсь быть кратким – у нас маловато той субстанции, присутствующей в свежем воздухе, которую огонь отнимает у живых существ.
РЕЛЕЙ: Герцог Йоркский!… Какой придворный лизоблюд удумал назвать Нью-Йорк в его честь?! Вполне приличный город.
ДАНИЕЛЬ: Если мне позволительно сменить тему, то причина, по которой я привёл вас в эту комнату, заключается в оной лестнице , каковая не только исправно служила для игр Уильяму Хаму, но и ведёт на крышу, где не столь жарко и дымно.
СТЕРЛИНГ: Даниель, что бы ни говорили, ума тебе не занимать.
[Следует ирони-комическая интерлюдия: братья Уотерхаузы нестройными и хриплыми (от дыма) голосами исполняют пуританский гимн о лестнице Иакова]
СЦЕНА: Крыши Треднидл-стрит. Снизу доносятся крики, звон стекла, мушкетные выстрелы. Братья и сэр Ричард собираются возле исполинской печной трубы, из которой сейчас валит дым горящих мебели и стен.
СЭР РИЧАРД АПТОРП: Сколь отрадно, Даниель, взирать на спрямлённый и расширенный Чипсайд, сознавая, что на месте сем будет заново воздвигнут собор – по математическим принципам, так, что, может быть, простоит хоть малость.
СТЕРЛИНГ: Сэр Ричард, ваши слова пугающе напоминают речь проповедника, который, начав с простого житейского наблюдения, перекидывает от него длинное и притянутое за уши сравнение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125