По крови, что текла в жилах Каори, можно было воссоздать историю Америки.
— Впрочем, этот комплимент тебе можно говорить постоянно.
— Ты слишком добр ко мне.
— Нет, Каори, добры к тебе духи Лоа. А я говорю то, что вижу.
Матовая кожа — кофе с большим количеством молока, большой рот с пухлыми, едва-едва вывернутыми губами, ямочки на щеках — смешение кровей породило цветок редкой красоты. Вопреки распространенному среди мамбо поверью о связи длинных волос с колдовской силой, Каори не боялась стричься и обожала замысловатые прически. Сейчас ее густые волосы были собраны в тринадцать аккуратных, похожих на маленькие розы, пучков, равномерно расположенных на голове. И странная прическа, способная испортить внешность иной женщины, лишь добавила девушке привлекательности.
— Мне понравилось, как ты донесла мое неудовольствие до архиепископа Карвалья, — мягко произнес Ахо.
Возжаждавший власти духовный лидер Боливии принялся плести интриги, настраивая монсеньоров против настоятеля храма Иисуса Лоа. Слухи дошли до Ахо, и он отправил ученицу уладить возникшую проблему.
— Архиепископ оказался невосприимчивым к аргументам, — ровно ответила Каори. — И даже попытался продемонстрировать мне свою силу.
Причем не только колдовскую. Карвалья не воспринял сексапильную посланницу Ахо всерьез и попытался ее изнасиловать.
— Не думал, что ты с ним справишься.
— Разве настоятель храма Иисуса Лоа выберет выразителем своего неудовольствия слабака?
— Это не было экзаменом, Каори, — улыбнулся Ахо. — Я действительно думал, что архиепископ проявит разум и воспримет мои доводы. Но мне не жаль, что я ошибся. — Настоятель помолчал. — Ты очень сильная мамбо.
— Духи Лоа добры ко мне.
— Да, — согласился Ахо. — Добры.
Согласно официальной версии Карвалья умер от сердечного приступа. Именно так заявила Каори ворвавшимся в апартаменты слугам. Спорить с ней, с головы до ног забрызганной кровью еще не остывшего архиепископа, не осмелились — Карвалья был сильным хунганом, и связываться с победившей его колдуньей никто не решился. Пышные похороны мятежника прошли вчера, монсеньор удостоился собственной гробницы в склепе архиепископов храма Иисуса Лоа, а уже вечером прислуживал Ахо за ужином: настоятелю нравилось превращать своих врагов в зомби.
— Теперь тебя ждет задача менее опасная, но тоже интересная. И очень важная.
— Я слушаю, отец.
Ахо посмотрел на девушку, и где-то глубоко, на самом дне глаз, мелькнуло легкое неудовольствие. Каори олицетворяла новые веяния Католического Вуду, являлась образцом подражания для многих молодых адептов, привносила в классические правила дух непокорности. Впрочем, разве Вуду олицетворяет темницу и послушание? Отнюдь. Традиция, рожденная в борьбе за свободу, всегда привечала гордых и самолюбивых. Именно поэтому старые монсеньоры лояльно относились к вызывающему поведению молодежи — пусть перебесятся. Рано или поздно они поймут преимущество классических правил и сделают выбор. Лучших из них Замби приведет в дом. А остальные могут вести себя как хотят и носить что хотят.
И поэтому Ахо, несмотря на всю свою приверженность к традиционным одеждам, не сделал замечания девушке, явившейся в храм в не подобающем для мамбо виде. В черной одежде, которая великолепно оттеняла матовую кожу.
В этом возрасте большинство выбирает черное, еще не понимая, что настоящая сила не в умении убивать, а в умении добиваться своего. Черная вязаная блузка с рукавами до локтя коротким балахоном спадала до пояса, ее широкий, от плеча до плеча, вырез не открывал взглядам грудь и спину, зато выгодно подчеркивал красивую шею девушки, на которой извивалась черная татуировка замбийского монастыря. На длинных ногах — черные брюки из тончайшего «паучьего» шелка, способного и эротично прилипнуть к коже, выделяя каждую точечку, и плавно развеваться на ветру. Туфли на высокой шпильке — Каори относилась к тому типу женщин, которые умели и никогда не уставали ходить на высоких каблуках. Но если в одежде она отдавала предпочтение черному, то все ее украшения были зеркальными. Но не зеркально-стеклянными, а зеркально-стальными, сделанными из отполированного до идеального состояния металла. Глаза скрывали тонкие, плавно изогнутые очки, целиком зеркальные — и отполированная оправа, и стеклопластик. Легкие, почти невесомые, но необычайно прочные и насыщенные огромным количеством электроники, они заменяли Каори глазные наноэкраны. Сережки в ушах — два малюсеньких металлических зеркала, в которых желающий, если таковой найдется, может рассмотреть бородавку на собственном носу. На правом запястье неширокий браслет, чешуя блестящих пластин, и такой же ремень на брюках, что появлялся на виду, когда свободная блузка поднималась вверх, демонстрируя пояс и плоский животик девушки.
«Духи Лоа действительно добры к тебе, Каори, поэтому тебе многое разрешается».
Ни одна другая мамбо не осмелилась бы заявиться к настоятелю в столь фривольном наряде. И это при том, что обнажения во время обрядов были обычной практикой, а стиль жизни мамбо далек от целомудренного. Но одно дело церемонии и личная жизнь, и совсем другое — будни.
— Помнишь, я рассказывал тебе о человеке по имени Хасим Банум?
— Вы упоминали еще одно имя — Урзак, — немедленно ответила Каори.
— Я рад, что ты не забыла эту подробность.
— Вы говорили, это очень опасный человек. Информацию о подобных людях я стараюсь не забывать.
— Сильный, да, очень сильный. Опасный? Не знаю. — Настоятель потер подбородок. — Урзак стоит вне Традиций и никому не мешает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20