- Дурные сны в такой спокойной деревне? - спросила она. - На свете
есть много мест, где они гораздо уместнее.
Но в ту ночь она тоже была беспокойна и долго после этого лежала,
неподвижно глядя в пламя очага. Он не помнил, что именно ему приснилось,
просто что-то зловещее и ползучее, словно клубок змей, и он ничего не мог
с собой поделать.
"Это обитатели деревни не дают мне покоя", - думал он. Оба они были
здесь не к месту и оба знали об этом. И все же они тянули время, думая
больше о себе, чем о других, наслаждаясь покоем... который крали у людей,
давших им приют. Он думал: испытывает ли Моргейн то же самое чувство вины?
Или ей все равно, а важна только забота о собственном благополучии?
Он почти готов был задать ей эти вопросы, но она впала в меланхолию,
и он понял по какой причине. Когда он встретился с ней следующим утром,
вокруг были люди, а позже он тоже не решился - то, что ждало их за
пределами этой деревни, не особенно побуждало к спешке. Моргейн собиралась
с силами и была еще не готова, не следовало ее беспокоить ненужными
расспросами...
Он смирился и занялся изготовлением стрел для лука, который приобрел
у одного из жителей деревни, отличного лучника. Тот предлагал подарить ему
оружие, но Моргейн настояла, чтобы он принял ответный дар - золотое кольцо
неизвестно чьей работы, долгое время лежавшее в ее седельной сумке. Вейни
расстроился, полагая, что кольцо что-то значило для нее, но она
рассмеялась и заявила, что все, с чем было связано кольцо, осталось теперь
в прошлом.
Так ему достался лук, а лучнику - кольцо, вызвавшее зависть у его
друзей. Вейни стал тренироваться в стрельбе в компании подростков и Сина,
который повсюду таскался за ним, как собачонка, и с радостью делал все,
что бы он ни просил.
Лошади нагуляли в загоне и на выпасе жирок, обленились, и Моргейн,
которая прежде не могла и часа провести праздно, подолгу сидела на
солнышке и разговаривала со старейшинами и молодыми пастушками, рисуя на
куске козлиной шкуры на удивление всем окружающим - селяне никогда не
видели карты. Хотя жители деревни знали, что мир их просторен, они никогда
не видели его в такой перспективе.
Деревня называлась Мирринд, равнина за лесом - Азерот, лес - Шатан. В
центре большой окружности, которую представляла собой Азерот, Моргейн
нарисовала паутинку рек, которые питали большую реку под названием Нарн.
Посреди этого круга она написала также "афатин", что на языке кел означало
"Огни", или, в просторечии, "Врата Мира".
Мирные жители деревни Мирринд знали об этих Вратах и с благоговением
называли их "Азерот Афатин". Следовательно, до этих пределов их знание
мира простиралось. Но Моргейн не выспрашивала подробностей. Она составила
карту и написала все названия рунами кел.
Вейни знал, что означают эти руны, как знал и значение слов
выученного им языка. Он сидел на ступеньках холла и выводил эти символы в
пыли, записывая с их помощью все те новые слова, которые узнавал. Дети
Мирринда, толпой бродившие за ним от холла к стойлам, от стойл к
стрельбищу, быстро заметили, что он занимается чем-то новым и собрались
вокруг.
- Эларх! - заявили они и это означало: Вейни делает то, что выше их
понимания. Они восприняли это благоговейно, без насмешек и все отошли,
кроме Сина, который сидел в пыли на корточках и пытался копировать
символы.
Вейни посмотрел на паренька, работавшего так сосредоточенно, что
позабыл обо всем на свете и почувствовал жалость к себе самому, лишенному
того, что принадлежало его законным братьям.
Вот перед ним среди детей Мирринда сидел один, которому хотелось
большего, чем остальным, который схватывал больше и который - после их
отъезда - должен будет пострадать больше всех, обретя желания, которые
Мирринд удовлетворить не мог. Родителей у мальчика не было - обоих их
сгубила какая-то давняя пагуба. Он не расспрашивал. Мальчик считался сыном
всей деревни и ничьим конкретно.
"Остальные вполне заурядны, - подумал Вейни, - но этот?" Вспомнив
свой меч в маленькой ладошке Сина, он почувствовал, что его пробрала
дрожь, и выругал себя.
- Что ты делаешь, кемейс? - спросил Син.
- Желаю тебе добра, - он стер ладонью руны и поднялся, чувствуя на
душе тяжесть.
Син как-то странно посмотрел на него; Вейни поднялся по ступенькам
холла. Где-то вдали, на единственной улочке Мирринда, раздался
пронзительный крик - не крик играющего ребенка, что было здесь довольно
обычным, а крик женщины. Внезапно его как обухом по голове ударило;
повернувшись, он услышал, как вдали кричали уже мужчины - в ярости и горе.
Он застыл. Пульс, который, казалось, давно уже успокоился,
превратился вдруг в знакомое паническое биение. Он не мог заставить себя
идти ни туда, ни к Моргейн, не в силах был пошевелиться. Затем долг и
привычка заставили его броситься вверх по ступенькам в сумрачный холл, где
Моргейн разговаривала с двумя старейшинами.
Объяснять ничего не потребовалось - в ее руке был Подменыш и она уже
стояла на ногах, готовая бежать.
Син последовал за ними, когда они пошли по улице к толпе селян. Они
услышали чей-то плач, и когда Моргейн подошла, ей уступили дорогу все,
кроме немногих - старейшины Мельзейн и Мельзейс стояли, не пытаясь
сдерживать слез, и молодая жена и две женщины постарше стояли на коленях,
прижав ладони к лицам. Они покачивались взад-вперед, всхлипывали и трясли
головами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14