Она вспомнила и согласилась, тем более, что еда
стала подходить к концу, а найти что-нибудь на замену совершенно не было
шансов. Если мы ограничим нашу активность, то тем самым ограничим и
потребность в еде, кроме того, поделим ее точно на порции. Мы весьма
неплохо справлялись с ограничением деятельности, но не раз ловили друг
друга на том, что шарили в сумке с провиантом. Никто из нас как-то не мог
по настоящему серьезно отнестись к нашему положению, но, по мере того, как
проходило время, мы сообразили, что миновало уже четыре дня, мы постепенно
протрезвели от беззаботности.
Потом стало еще хуже.
Это произошло в узком коридоре, стены которого были пронизаны
боковыми туннелями, постепенно уходящими вверх, как дымоходы, через
которые только Сьюзен могла протиснуться, чтобы посмотреть, не ведут ли
какие-нибудь из них на более высокие уровни. Все последние дни, если
верить показаниям приборов, мы постепенно спускались.
Я лежал, прислонившись к нашим рюкзакам и альпинистскому снаряжению,
и только задремывал. Я был совершенно вымотан. Сьюзен надела свою
ахгирранскую шляпу-шлем (который, кстати, замечательно ей шел) с фонариком
на полях и, взяв биолюмовый фонарик, отправилась исследовать
коридор-дымоход подходящего вида в конце короткого бокового туннеля. Она
настояла на том, чтобы я остался и отдохнул, и я не беспокоился. Я все еще
мог слышать, как поскальзывались и скрипели ее высокие сапоги в конце
туннеля. Она сказала, что не станет забираться слишком высоко, просто
ровно настолько, чтобы увидеть, куда ведет этот туннель и не расширяется
ли он к середине.
Если ей встретится именно такой туннель, то она посмотрит, не смогу
ли я пробраться через него, предварительно связав наши рюкзаки и привязав
к ним веревку, чтобы потом можно было бы их втянуть.
Поэтому я просто лежал у стены, сосредоточив взгляд на интересных
кристаллических узорах на потолке, которые своеобразно мерцали в свете
моего фонарика, укрепленного на шлеме. Это был переливчатый узор, который
менялся и сверкал в зависимости от того, как я поворачивал голову и как
падал на него свет. Цвета были в основном индиго и фиолетовый. По краям
мерцали иногда розовый и красный. Когда я смотрел, как то переливаются, то
танцуют эти краски, я чувствовал, как они меня гипнотизируют. Я впал в
странное состояние, думая главным образом про Дарлу и Сьюзен, пытаясь
разобраться в собственных чувствах. Я, чуть погодя, увидел лицо Дарлы. Оно
приняло свои очертания в танце кристаллов или просто наложилось на них.
Лицо Дарлы было само совершенство. Если такое может вообще существовать.
Если не считать слегка выступающей вперед нижней челюсти - а я находил это
особенно привлекательным: ее нижняя губа приобретала совершенно
соблазнительные и чувственные очертания. Симметрия ее лица притягивала,
прелестные пропорции приближались к шедевру искусства.
Профиль: какая комбинация изгибов и линий могла бы быть столь же
нежной и в то же время математически точной? Разница на миллиметр - и вся
органическая правильность творения исчезла бы. Да - это вопрос
математический, но это не уравнение, и никакое, даже самое загадочное
уравнение, не в силах описать это. Такие лица, как ее, надо воспринимать
как целое, одним вздохом. Все вместе замечательно сочеталось: скульптурный
шлем темных волос, полные губы, приподнятые скулы, слегка раздвоенный
подбородок... и глаза, конечно. Голубые глаза цвета какого-то девственного
неба, если на него смотреть со стратосферных высот, словно из орбитальной
станции. Голубой цвет, за которым едва прячутся звезды. Ее красота была
красотой арктической. Но посмотрите поглубже в ее глаза - и что вы там
увидите? Расплавленные, раскаленные точки, пылающие прожекторы. Изнутри
она чем-то пылала. Я не знаю, чем. Может, ее идеей, своим диссидентским
движением? Может быть, мною? В этом я сомневался. Она обманула меня, даже
использовала меня, хотя она каменно-уверенно утверждала, что все это - для
моей же пользы. Временами я склонен был согласиться.
Но иногда... все-таки неизвестно было, какие мотивы руководили
Дарлой. Несомненно, она не желала мне никакого зла. Но у меня было сосущее
чувство, что я просто был еще одним винтиком в огромном скрипящем
механизме - причем она признавала, что не она создала или придумала этот
механизм. Но она, однако, сама назначила себя на роль техника смотрителя,
который то смажет там поистершиеся шестерни, то протрет запылившиеся
тросики. Она посвятила себя тому, чтобы все это держалось вместе, чтобы
все это гремело и звенело так, как надо, пока не выполнит ту таинственную
задачу, для которой создатели машины и предназначили ее. Это была Машина
Парадокса, и она правила всем происходившим.
Я понял, что я глубоко люблю Дарлу. Невзирая ни на что. Это был один
из тех фактов, которые таятся в тени, потом выскакивают из темной ниши и
говорят:
- А я тут!
Словно вы про это и так все время знали. Невзирая ни на что.
Прекрасная дама без сострадания взяла меня в плен. И я не мог
ничегошеньки с этим поделать.
Сьюзен?
Сьюзен. Я проиграл в памяти сцены последних нескольких дней. В
каком-то смысле, это были просто порнографические видеофильмы. Если
посмотреть на дело с другой стороны, то перед вами были два человека,
которые наслаждались обществом друг друга, радовались тому, что могут
доставить друг другу удовольствие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117