Мимо них пронесся на лыжах загорелый малый, на кофейном лице ослепительно сверкнула белозубая рекламная улыбка тренера по лыжному спорту. - Хелло! - приветствовала его Сибилла. Это Нуот! - Штиллер спросил послушно и устало: - А кто такой Нуот? - Лыжный тренер! Вот кто! - Когда она подвернула ногу, он донес ее, Сибиллу, до самой спасательной станции. - Золото, а не человек, верно? - В этом же тоне она продолжала и дальше. Конечно, Сибилла понимала, какого рода заведения предпочитает Штиллер, что-нибудь вроде трактира, посещаемого местными жителями. Но, подстегиваемая дьяволом - а, как сказано, она наслаждалась этим, - Сибилла повела Штиллера в "сногсшибательный ресторан". Почему он не возражал?! Его неуверенность, нерешительность сердили Сибиллу. Она чувствовала, что окончательно предоставлена самой себе. И такого мужчину она любила! В "сногсшибательном ресторане" царил "местный колорит" - именно этого Штиллер терпеть не мог; в гардеробе не менее шести пар рук помогали им раздеться, фрау доктор приветствовали как постоянную гостью, - и дальше продолжалось все в том же духе: лучший столик, два меню, отпечатанные литерами гутенберговской Библии, и метрдотель во фраке, любезно поставивший их в известность, что получены свежие омары! Любезность таинственно-интимного свойства - смесь благородства и вымогательства, вовсе обескуражившая мелкого буржуа Штиллера, который и без того был не в духе. На столике стояли три розы, разумеется, включенные в стоимость блюд, и горели свечи. Штиллер не решался сказать Сибилле, что цены здесь - сущая насмешка. - Что ты закажешь? - спросила она с материнской заботливостью. Деньги у меня есть. - Кельнер, наряженный сельским виноградарем, уже стоял с вином у их столика. Сибилла заказала "свое обычное шато-неф-дю-пап" бутылка шестнадцать франков. - Вот увидишь, - сказала она Штиллеру, шато-неф у них - сказка! - Она сама прислушивалась к себе как бы со стороны, дьявол снабжал ее словами, на которые Штиллер не умел ответить. Потом, мельком заглянув в карточку, она заказала "свое обычное" филе-миньон, а беспомощного Штиллера заставила заказать устриц; Штиллер позволил себе усомниться, идет ли шато-неф к устрицам, но должен был признаться, что никогда не ел устриц и потому казался себе неполноценным человеком, которому не стоит вступать в спор. Итак, устрицы! А потом Сибилле поклонился какой-то господин коротко, чтобы не мешать им, он сказал по-французски, что сегодня выдержал испытание и получил второй спортивный разряд. Сибилла поздравила его, помахав рукой, и оповестила Штиллера, что это и есть Шарль Буайе. Угрюмо жевавший булочку, голодный Штиллер спросил: - А кто он такой? Божественный танцор, француз! - Штиллер отведал шато-неф, а Сибилла тем временем рассказала "прелестную" историю о том, как, танцуя с этим господином, в шутку обратилась к нему как к Шарлю Буайе 1, и подумать только, оказалось, что его фамилия действительно Буайе! Кстати, он дипломат. - Разве не забавно? - спросила она. Штиллер поглядел на Сибиллу, как пес, не понимающий людского языка, и она чуть не погладила его, как пса. Но не сделала этого, чтобы не возбуждать напрасных надежд. Увидев, что Штиллер уже приложился к вину, она бодро сказала: - Твое здоровье! - И он, смутившись, поднял свой уже почти пустой бокал: - Твое здоровье! - Притом у Сибиллы было так гадко на душе, что она почти не прикоснулась к "своему" филе-миньон, а Штиллер, волей-неволей, проглотил дюжину устриц. Сибилла она поддерживала беседу одна, Штиллер был угрюм и молчалив - зажгла сигарету и сообщила: - Я получила письмо от Штурценеггера, ему нужна секретарша, и именно я! Что ты на это скажешь? - Штиллер трудился над устрицами. - Он влюблен в меня! - закончила Сибилла. - Даже муж мой это заметил. Серьезно, мне этот твой приятель тоже нравится. - Заодно она давала Штиллеру ряд ценных указаний: - Попробуй соку, ведь в нем весь вкус, милый мой! - Штиллер послушно попробовал соку. - Я говорю серьезно, Штурценеггер приглашает меня. Ему безумно нравится Калифорния. Сто долларов в неделю - шутка ли, и дорога оплачена, до моря там четверть часа, не больше!
1 Шарль Буайе - известный французский генерал конца XIX века.
И так далее.
Лишь на обратном пути были сказаны какие-то настоящие слова, и то одною Сибиллой. Они шли по хрустевшему снегу, дыханье замерзало у губ, было очень холодно, но красиво, слева и справа - сугробы, дома под белыми пуховыми перинами, над домами звезды, - фарфоровая ночь.
- Где, собственно, ты живешь? - осведомилась она, когда они остановились у претенциозно-безвкусного подъезда ее отеля. - Завтра ты еще будешь здесь? - сразу задала она второй вопрос, как бы приближая момент прощания, - если возможно, окончательного. - Для меня это был просто шок, ее слова падали в его молчанье, - вдруг ты наконец можешь ехать, тебе все равно надо ехать в Париж, подвернулся удобный повод, и я вдруг должна следовать за тобой, наш Париж вдруг стал реальностью; знаешь, в этот момент я почувствовала себя кокоткой... - Штиллер молчал, трудно сказать, понимал ли он, что именно сломалось в Сибилле. О чем он думал? Больше ей нечего было ему объяснять, и она спросила, как называется созвездие над заснеженным подъездом. Ей пришлось спросить дважды, пока Штиллер ответил. - Да, сказала она, как будто это имело отношение к созвездию, - да, где-то я буду через год? Не знаю. Может быть, действительно за океаном, в Калифорнии!.. Смешно, - сказала она еще, - про тебя-то все известно заранее. Твоя жизнь никогда не переменится, даже чисто внешне. - Она сказала это без злого умысла, но, почувствовав, как неласково, черство прозвучали ее слова, захотела смягчить их:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145