Непоправимо! Он не решался развернуть пакет, в котором якобы находился залог - отрез на мужской костюм. Все равно теперь речь могла идти только о дешевом отеле, где никто не обратит внимания на то, что весь его багаж один этот сверток. И вот он уже стоит в номере с цветастыми обоями, потный, растерянный, не понимая, что ему, собственно, делать здесь, в Генуе; он швырнул завязанный пакет в шкаф, налил из кувшина воды в таз и попытался умыться без мыла, без зубной щетки, без губки...
1 Вот мой дом, подождите здесь, я сейчас вернусь! (итал.)
В Генуе он пробыл четыре дня.
Рольф (так он сам говорит) никогда не предполагал, что его собственный брак может окончиться крахом, наподобие многих других. Он не видел причин для этого краха. Сибиллу он любил и жил в твердой уверенности, что разрешил проблему брака, так сказать, на свой манер. Правда, классическим браком моногамией - брак их давно не был. Так уж получилось, зато у Сибиллы был ребенок, первые годы заменявший ей многое, мальчонку звали Ганнесом. Их жизнь не стала воплощением ее мечты, но не была и адом - просто брак, как многие другие, и они ежегодно совершали вдвоем очаровательные путешествия, например, в Египет. Мысль о разводе не приходила им в голову, и до сих пор, что бы ни случалось, и он и она полагали, что могут доверять друг другу. Флирт, демонстративно заведенный Сибиллой на маскараде, Рольф великодушно разрешал своей милой супруге. У него были другие заботы. Именно тогда перед ним встал вопрос, быть или не быть ему прокурором, надо было принять достаточно важное решение, и если Сибилла и уходила на прогулки со своим маскарадным Пьеро, не это занимало мысли Рольфа. Он даже об его имени не спросил. Ему всегда думалось, что к браку нельзя подходить с обывательской точки зрения, и он вполне серьезно разработал теорию о дозах свободы, допустимых или недопустимых в браке. Сибилла называла ее мужской теорией и терпеть не могла, хотя теория базировалась на разносторонних научных основах и в первую очередь, разумеется, предполагала полное равенство мужчины и женщины, а вовсе не была, как часто говорила Сибилла, мужской уловкой; во всяком случае, не только уловкой. Рольф относился к своей теории весьма почтительно. Юридическая профессия открыла Рольфу духовное убожество, тартюфово ханжество взглядов на брак, он мечтал о браке достойном, о совместной жизни без самообмана. Сибилла называла его доводы "декламацией", и когда Рольф спрашивал - а спрашивал он часто, - согласна ли она с его теорией (Рольф вовсе не собирался навязывать Сибилле свои доктрины), Сибилла отвечала чисто женским аргументом - нельзя строить жизнь по теории!.. Пожалуй, маскарадный Пьеро все же беспокоил Рольфа, хотя он не упоминал и, казалось бы, даже не думал о нем. Внезапно Рольф решил строить дом. Сибилла всегда мечтала о собственном доме. Рольф, человек действия, уже купил участок. Сибилла повела себя странно. Она знала этот участок, они вместе облюбовали его уже давно, несколько лет назад; теперь Рольф его купил, а Сибилла буйной радости не выражала. Уже через неделю он пригласил на чашку кофе молодого архитектора, некоего Штурценеггера, - ярого поклонника современного модерна, что поставило обычно рассеянную Сибиллу перед необходимостью уточнить свои пожелания. Например, общая спальня или отдельные спальни - решать требовалось сейчас же. Во время обсуждения зазвонил телефон. Сибилла, как обычно, сняла трубку, вдруг замолчала, потом сказала "да", потом "нет" и опять "да", положила трубку, заявила, что звонили по ошибке, и явно была смущена. Ну, конечно, подумал Рольф, он самый - маскарадный Пьеро! И обсуждение проекта продолжалось; Сибилла старалась показать, что очень увлечена эскизами, но соглашалась со всем: так ли, иначе ли - все равно! Как будто не ей предстояло жить в новом доме. За черным кофе (мой прокурор не помнит, в связи с чем) молодой архитектор рассказал забавную историю про эскимосов: принимая у себя белого, они простирают свое гостеприимство до того, что предлагают ему даже жену, а если гость не желает ею воспользоваться, считают свою честь поруганной и, схватив его за горло, колотят головой об стену, покуда тот не испустит дух... Все, конечно, посмеялись. Далее архитектор рассказал еще одну забавную историю, происшедшую с его другом Штиллером, который воевал в Испании. Мой прокурор тогда впервые услыхал эту фамилию. Рольф не запомнил, что именно произошло со Штиллером на испанской войне, кажется, что-то с русской винтовкой, давшей осечку. Зато он отлично помнит, что его супруга, рассеянная Сибилла, безмерно заинтересовалась этой русской винтовкой, а когда архитектор ушел, не переставая, что-то напевала; Рольф приписал ее радость новому дому, но не удержался и заметил: - Ты, кажется, влюблена? - Она не отрицала. - Тебе понравился молодой архитектор? - Это, конечно, была шутка. - Ты так полагаешь? - спросила она. - Признавайся! - сказал он. - Хорошо, признаюсь, но мне больно, отпусти меня! - Все это было шуткой, как сказано, и он торопился на работу. Сибилла поставила три кофейные чашечки на поднос. Тогда все этим и ограничилось...
Четыре дня в Генуе.
Самые несуразные дни в его жизни (говорит мой прокурор), но далеко не бесполезные. Он многое понял; понял, что непозволительно сентиментален: напившись, оп плакал и вынужден был уйти из ресторана; понял, что примитивен: он глазел на любую женщину, хоть в относительно чистой юбке, и часами тешил себя мечтою о дешевом реванше; далее он был позер, обыватель, за четыре дня и четыре ночи лишь однажды испытавший без подпития настоящую скорбь, которая бросила его на колени в цветастой гостиничной комнате, скорбь, которая дотла испепелила жалость к себе, обиду, упреки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145