В Милане, на рассвете, поезд стоял у безлюдной платформы, итальянский железнодорожник постукивал молотком по колесам, а весь мир, надо думать, спал безмятежно, как Сибилла, которая, рассказав обо всем мужу, избавилась от забот. Мальчишеские планы мести бродили в его голове; во время долгого стоянья на этой платформе Рольф еще острее осознал бесцельность своей поездки. Вдруг где-то кукарекнул петух, за ним другой, потом третий, четвертый, наконец закукарекал целый товарный состав с домашней птицей, дожидавшийся открытия рынка. А затем, когда колеса опять завертелись, Рольфу, несмотря ни на что, удалось заснуть, время от времени он просыпался, но только от сознания, что лицо спящего с открытым ртом имеет дурацкий вид, хотя и был по-прежнему совсем один в купе. Он очень старался снова заснуть - чем дольше он будет спать, тем больше надежды, что при пробуждении все окажется только дурным сном. В Генуе уже светило солнце. Усталый Рольф стоял под аркадами вокзала и с удовольствием опустился бы здесь на ступени, как нищий, - пассажир без багажа, зато с ненужным пальто на руке, несколько небритый, - и вглядывался в уличное движение; по ущельям затененных, узких улочек, сигналя, неслись машины, дребезжа, тащились трамваи, шли люди, и все стремилось к какой-то цели; вот, значит, какая она - Генуя! Он закурил сигарету. А что дальше? Среди аркад Рольф заметил человечка, который шел за ним, пристально его разглядывая, вероятно, меняла, и Рольф счел за благо уйти отсюда. В дешевом баре, среди носильщиков, водителей такси и шумных попрошаек, в то время как неряшливый, растрепанный малый подтирал каменный пол прямо под его слишком безупречными башмаками, Рольф выпил горячего черного кофе и признался себе, что больше не испытывает никаких эмоций.
- Разведемся мы или нет, еще что-нибудь придумаем, я сама не знаю, заявила она, - но сейчас оставь меня, пожалуйста, в покое.
И второе изречение его супруги:
- Незачем давать мне свободу. Если понадобится - я сама ее возьму!
Как видно, именно эта фраза разъярила его до такой степени, что здесь, в Генуе, средь бела дня он заговорил вслух сам с собою, не соображая, где он и куда идет. Да это и не имело значения. Шел где-то среди пакгаузов, железнодорожных путей и бочек дегтя. В какой-то момент он даже громко ругал свою жену, находившуюся по ту сторону Альп, пользуясь выражениями, которые чем крепче были, тем больше его успокаивали. Грубые и непристойные слова (говорит он), какие еще никогда в жизни не срывались у него с языка. Когда кто-то к нему обратился, Рольф был очень подавлен. Он вовсе не испытывал желания знакомиться с достопримечательностями Генуи. Никогда еще он не чувствовал себя таким беззащитным. Ему казалось, что все читают его сумбурные мысли, и он не нашел в себе силы отказать лодочнику, предлагавшему маленькую морскую прогулку по гавани. На свинцово-сером море переливались маслянистые пятна. Рольф сидел на вытертой подушке, в напряженной позе роденовского мыслителя - итальянец-лодочник за его спиной - и разве что краем уха слушал объяснения, полагающиеся за ту же плату. Из борта какого-то парохода ключом била горячая жирная вода. Затем они проплыли над затонувшей баржей, железный, покрытый ракушками остов ее угрожающе торчал из грязной глубины. Издали доносился стук клепального молота. Рольф воспринимал все, как фильм, цветной, даже с запахами, но фильм - цепь событий, в которых он не участвует. Время от времени ветер доносил до него надтреснутый, расколотый эхом гудок, неизвестно откуда, неизвестно к чему, ведь ни один из больших пароходов не готовился к отплытию. Было жарко. Синеватый смрад нависал над гаванью. Мимо них проскрипела жалкая рыбачья лодчонка, да покачивались бакены, и заплесневевшие цепи жутко мерцали в мутной глубине. Они проплыли мимо мола и доков. Все здесь - дерево, камень - было закопчено, замаслено до черноты. Но, по крайней мере, уходило время. То там, то здесь взблескивало брюхо снулой рыбы, развевалось матросское белье, из каюты слышался поющий голос, - все, чем может прельстить прогулка по гавани, было налицо; серый военный корабль с зачехленными орудиями, горы угля и белые чайки на них, а вдали - город, громоздящийся на склоне, - Генуя! - снова почти нереальная...
Далее Сибилла сказала:
- Я не хочу отвечать, не задавай мне вопросов! Мужчина, да, я же тебе сказала, и совсем не такой, как ты. Сейчас я ничего больше не могу сказать. Может быть, я действительно люблю его, еще не знаю. А тебя прошу об одном оставь меня в покое.
К концу прогулки Рольф, уже походивший на человека, которому на голову свалилось бревно, не торгуясь расплатился с мошенником-лодочником. Напиться, как следует напиться - вот было теперь единственное его желание. История с отрезом на костюм - конечно, мой прокурор рассказал ее куда более наглядно, чем я! - началась около ресторана, когда к нему подошел американский матрос и спросил, как пройти на такую-то улицу. Откуда мог это знать Рольф? Но матрос не отставал ни на шаг; говорил он как истый американец, и Рольф понимал его с трудом. Но кое-что все-таки разобрал. В два часа - было уже после полудня - судно матроса уйдет из Генуи: какое-то судно и вправду уже разводило пары, а в пакете, который держал матрос, подарок итальянскому другу военных лет. Черт возьми! Рольфу хватало собственных забот, но отчаявшийся матрос настойчиво продолжал рассказывать довольно-таки путаную историю про свой перевязанный бечевкой пакет. Он уже не успеет разыскать итальянского друга военных лет до отплытия, ведь его судно стоит под парами, поэтому он должен продать материю, - не тащить же такую роскошь обратно, в Америку!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145