Мы уже думали, что они переменили адрес. О людях, жизнь которых не можешь себе представить, как-то не думаешь, хотя бы ты и полагал, что мог бы им пригодиться. В ту пору я относился к ним очень небрежно. У моей жены тоже были свои причины им не писать, даже более веские, чем у меня.
Примерно через полгода, в конце лета, от Штиллера пришло письмо, звучавшее вызывающе задорно: "Господь бог наградил нас за долгие месяцы тюрьмы и следствия. Мы нашли "дом нашей жизни", своего рода "ferme vaudoise" 1, арендовали его и поселились в нем". Мы с женой облегченно вздохнули. Судя по всему, им действительно повезло. Правда, баснословно низкая арендная плата наводила на мысль о столь же баснословном запустении. Но наш друг не уставал восхвалять и описывать свою "ferme vaudoise". Во всяком случае, он казался очень счастливым. Он просил нас представить себе удобный, просторный, когда-то крестьянский дом, а может быть, и винодельческое хозяйство, - в этом Штиллер еще не разобрался. Около дома виноградник, туда ведет старая-престарая тропа, внушающая глубокое почтение своим возрастом. Залитая светом и воздухом рига может служить мастерской. Платановая аллея придает их владению почти помещичий вид. Правда, в следующем письме это были уже не платаны, а вязы, да и о риге как-то не упоминалось. Зато появились новые радости. Штиллер сообщал о старом колодце во дворе, украшенном искусной ковкой, даже нарисовал его, идиллически-любовно описывал пасеку и розарий: все-де несколько одичало, заржавело и оскудело, зато буйно увито темным плющом. Местность вокруг Глиста была нам знакома, и мы терялись в догадках. Быть может, наш счастливый друг несколько преувеличивал? Его наброски показывали островерхую черепичную крышу с коньком, как положено в округе Во, возле дома - террасы с плодовыми насаждениями, а в отдалении, за ними - Савойские горы; не хватало только аллеи из восьмидесяти вязов. Моя жена позволила себе осведомиться о них. Один из набросков - такой прелестный, что мы окантовали и повесили его на стену, - изображал внутренность дома: большой очаг и перед ним фрау Юлика на коленях разводит огонь. Внизу, под рисунком, сердечное приглашение отведать раклет.
1 Водуазская ферма (франц.).
"Когда же вы приедете?!" - этим начиналось теперь каждое его письмо, а в приписке стояло: "Еще раз хочу напомнить, что на машине ты сюда не доберешься. Никто не сумеет указать тебе дорогу, оставьте машину в Монтрё, а я проведу вас сюда. В противном случае вам ни за что не найти моей "ferme vaudoise".
Наступила зима, а мы все не виделись со Штиллером. У него не было денег на поездку в Цюрих, не было желания приехать, даже если бы его пригласили. Не собрались мы к ним и весной. Сейчас я удивляюсь этому. Штиллер писал нам довольно часто; хотя он нередко упоминал в своих письмах о фрау Юлике и мы знали, что она, ради заработка, некоторое время служила в бакалейной лавке, но о главном, о том, как им живется вместе, - ни слова, ни беглого намека. Вместо этого он на двух-трех страницах описывал солнечные закаты, то есть по существу - молчал. Его письма были как "послания в бутылках", принесенные издалека океанской волной и указывающие только местопребывание. Но теперь я не имел уже права сокрушать запирательство Штиллера прямыми или наводящими вопросами, как то бывало прежде, во время расследования.
Он сдабривал свои письма шутливыми отступлениями.
"Может быть, ты не веришь, что я нашел "дом моей жизни"? Почему вы не приезжаете? Должен признаться, отсюда виден Шильонский замок и Дан-дю-Миди, а когда ветер подует с запада, то слышен даже шум поездов, рев громкоговорителей с международной регаты и кафешантанные мелодии, под которые отплясывают курортники. Не отрицаю и того, что видны отсюда и некоторые отели Монтрё, по чести говоря, даже все, но мы, так сказать, выше этого - в прямом и в переносном значении слова. Вот увидишь! В погребе - об этом я тебе еще не писал - стоят старые пустые бочки, захочешь покричать в бочку, и жуть возьмет от собственного голоса, а если затаишься, будешь сидеть совсем тихонько - услышишь шуршанье мышей среди балок, а может быть, это и крысы... Во всяком случае, они свидетельствуют, что балки здесь неподдельные; в том-то и дело, что здесь все самое настоящее, подлинное, даже ласточки под стрехами моей крыши, которую я всю неделю чинил, к ужасу Юлики, боявшейся, что я свалюсь оттуда. Но я теперь - сама осторожность, дорожу жизнью, как никогда: у меня появилось сознание, что смерть наступает мне на пятки - это доказывает, что я жив. Нет, в самом деле, никогда я не испытывал ничего подобного: я радуюсь наступающему дню и прошу только об одном, чтобы следующий был таким же, как прошедший, потому что зверски наслаждаюсь своим настоящим. Теперь займусь делом, не могу же я все время читать твоего Кьеркегора и подобные серьезные труды, лучше буду подвязывать виноградные лозы, полоть сорняки, куплю наждачной бумаги, искусственных удобрений, порошка для борьбы с вредителями, буду колоть дрова, - словом, retour a la nature! 1 Кстати, скажи твоей жене, что это не платаны, а вязы и что они хиреют, как почти все вязы нынче, и никто не может объяснить, с чего бы это. Вероятно, вязы не переносят нашего времени. Их придется срубить, и мы искренне скорбим об этом, хотя они принадлежат не нам, а нашим соседям. Увидишь ли ты их еще? Мысленно уже встречаю тебя внизу на перроне Монтре. Оттуда я поведу вас по крутой каменистой vieux sentier 2, с обеих сторон обрамленной стеной винограда, летом раскаленной, как духовка, осенью более прохладной и давно уже поросшей мхом, потому что этой vieux sentier ходят теперь одни дровосеки да чета Штиллеров (произноси Штил-э-э-р)!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145