– Я разыскиваю человека, задержанного этой ночью. Он отличается крупным сложением. Лицо заросло бородой.
– Кто его знает, где он. Такого не видели, – раздались в ответ ленивые голоса.
Шота отсчитал одиннадцать монет.
– Получите втрое, если укажете, где его держат.
– Право слово, батоно чемо, не знаем. С радостью оповестили бы, да такого, как ты говоришь, в глаза не видели.
– И ничего ночью не слышали?
– Болезнь твоя на меня, как есть, приводили ночью. В двери громко стучали, – воскликнул один из задержанных.
«Я и стучал», подумал Шота.
Вернулся стражник, спускавшийся за ключом. Отпер дверь.
– Убедитесь, господин, коли на слово не верите.
Помещение было пусто.
– Других дверей нет?
– Не имеется. Башня глухая.
Весь день Шота посвятил розыскам. Он вновь побывал у Закарэ. По его совету отправился в ведомство «Сыска и наказаний». Начальник ведомства вызвал к себе подчинённых, расспросил в присутствии Шота. Расспросы не принесли никаких результатов.
Под вечер Шота отыскал юного воина.
– Скажи, Арчил, ты видел, как привели задержанного?
– Собственными глазами, господин Шота. Я в крепость дозор впускал, как же не видеть.

Глава VII
ЗА ЛЕСАМИ ДАЛЁКИМИ
Торговое судно поднималось сначала по Волге, потом по Оке. Ветер без устали надувал косой парус, гребцы день за днём налегали на вёсла. Могучие реки несли свои воды, казалось, до края земли. Навстречу двигались ладьи и струги. Корабельщики обменивались приветствиями. Подалее от середины быстро скользили лодки-долблёнки и останавливались, замирали. Вдруг какая-нибудь из них отважно бросалась наперерез волнам и наискось прорезала реку от берега к берегу.
Долгий путь Чахрухадзе не томил. Он давно полюбил дороги. «Поэт-скиталец, песнопевец дорог», – называл он себя в стихах. А тот, кто выбрал в судьбу страннический посох, знает, что время в пути предназначено для пополнения знаний и впечатлений. «Узнай, расспроси, как живут другие народы, что имеют, мечтают о чём». И пока в отдалении безостановочно проплывали лесистые берега, Чахрухадзе вёл неторопливые беседы с купцами-персами, нанявшими судно, – сухим подвижным стариком с седой бородой клином и чернобородым, коренастым, средних лет мужчиной, с горящими угольными глазами. Оба более двадцати лет вели торговлю с Северной Русью. Третья река, по которой пролёг водный путь, носила название Клязьма. Была она меньше великих своих сестёр и извилистей. Берега приблизились, дали возможность себя разглядеть. На высоком обрывистом берегу тянулись к небу берёзы и сосны. На низком – расположились селения в квадратах зелёных и жёлтых полей.
– Судя по крепким постройкам, ладно живут.
– Землю со всем старанием обрабатывают. В лесах всякого зверя обильно, озёра и реки рыбой славны.
– Со времён князя Андрея, прозванного Боголюбским, во Владимир товар возим, – гордясь своим давним знакомством со здешними землями, важно проговорил старик. – Пятнадцать лет прошло с той поры, как заговорщики злодейски убили князя в Боголюбском дворце под Владимиром, а его начинания сам, дорогой попутчик, увидишь, похоронить не смогли. Владимир Мономах основал на Клязьме малгород Владимир для защиты, как крепость. Андрей Боголюбский сей городок превратил в столицу и, возвеличив, стал вокруг Владимира собирать русские земли.
Старик был первым торговым гостем, прибывшим в новую столицу водным путём, и о Владимире говорил с любовью, как о второй своей родине.
– Не намного постарше меня город Владимир, – проговорил старик и погладил от удовольствия бороду. – А где человеку глубокая старость, там городу лишь младенчество. Однако млад-город в богатстве и населённости поспорит со старинными – Суздалем и Ростовом.
– Что же выставит город, если до спора дойдёт? – улыбаясь, спросил Чахрухадзе.
– Крепость неприступную, строения каменные, обширную пристань, богатый торг. Ещё он выставит самое главное из своих сокровищ – изделия мастеров-рукоделов. Владимирские камнерезы и кузнецы известны во многих землях.
– В Тбилиси мне приходилось слышать, что князь Савалт – правитель мудрый и властный. В решениях принятых неколебим.
– Всеволод – истинное его имя. Всеволод Юрьевич, – старик запнулся, произнося трудные звуки. – Младший он брат Андрею Боголюбскому, оба приходятся сыновьями Юрию Долгорукому.
Разговор вели по-персидски. Когда Чахрухадзе не хватало персидских слов, он добавлял греческие. Двуязычие купцов не смущало. С Византией торговля велась постоянно, и греческий язык заменял в Константинополе свой родной.
– Про дела, князем Всеволодом творимые, отзываются с похвалой по истинной справедливости, – продолжал старик. – Наследие, от старшего брата доставшееся, князь Всеволод приумножил, ни единой крохи не растерял. Шесть лет назад случился большой пожар. Половину построек огонь обратил в пепел и дым. Рухнул храм, возведённый по воле князя Андрея Юрьевича Боголюбского. Всеволод Юрьевич повелел своим зодчим главные строения восстановить, а храму придать большую против прежнего величавость. Был храм увенчан одной главой-куполом, теперь красуется пятью куполами. – «Справедливо торговых гостей называют „говорящими книгами“, – подумал Чахрухадзе. – Без них наши знания о мире отличались бы скудностью».
– Важнее другого, что дело старшего брата по собиранию русских земель князь Всеволод Юрьевич продолжил с успехом, – вступил в разговор чернобородый.
– Схожи ли были братья? – спросил Чахрухадзе.
Убитый в Боголюбове князь приходился отцом Гиорги Русскому, первому мужу Тамар, и судьбу Андрея Боголюбского Чахрухадзе мысленно сопоставил с судьбой его сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49