Царевича заключили в темницу и выкололи глаза. Вон боярин Михаил Борисович воротился недавно из западных стран, – князь кивнул на сидевшего по левую руку тучного человека в златотканом кафтане.
Чахрухадзе давно стало казаться, что вельможа прислушивается к их беседе и князь знает про это.
– Сказывает Михаил Борисович, что английский король Ричард, прозванный Львиное Сердце, отправился впереди войск в крестовый поход на Восток против неверных. Так меньшой его брат только того и ждёт, чтобы погиб благородный Ричард или в плену оказался. Королевич тогда престол для себя отберёт в ратоборстве с племянником. Я князю Юрию зла не желаю, пусть, однако, живёт на чужбине и не искушает судьбу. В русских землях я раздора не допущу, достаточно натерпелись лиха. Раздор изнутри подтачивает государство, как ржа точит меч или плуг.
– Великую истину вымолвил государь. Внутренние войны истощают страну. В единстве – крепость и сила.
Острая тема пошла на убыль. Главное было произнесено и услышано: князь занят устройством своего государства, зла племяннику он не желает, но и не порушит из-за него добрососедские отношения. Полки поднимать на Грузию не собирается.
«Судьба князя Гиорги легче пушинки на весах его беспокойства», – подумал Чахрухадзе.
Слуги обнесли гостей просоленными хрящами и разварными грушами, наполнили кубки янтарным, пенистым квасом.
– Один песнотворец пристыдил нас, князей, что за мелкими распрями забываем про общие для Руси нужды, – усмехнулся вдруг князь. – Песнотворец сам не раз в походах копья ломал, так, верно, про эти дела понимает.
Князь назвал имя поэта-воина. Чахрухадзе не разобрал, переспросить не решился.
– Про «честь», да «хвалу», да «хулу за бесчестье» песнотворец сказывает, что ни слово, а за поиски для одного себя славы осуждает сильно. «Слава, – говорит, – должна принадлежать неделимо всей Руси – нашей родине, всему русскому оружию. Сплачивайте, князья, воедину силу разрозненную».
– Замечательную мысль провозгласил поэт, – живо откликнулся Чахрухадзе. – Как называют его сочинение?
– «Слово о полку Игореве» называют. Про неудачный поход Игоря Новгород-Северского там сказывается-поётся, и слава возглашается всему храброму воинству. Если интерес появился, передам тебя доброписцу Кузьме, пусть покажет, над чем сидит день-деньской и по ночам возжигает светильник. Ещё при убиенном брате, Андрее Юрьевиче, затеял Кузьма летописание и собирательство книг. По моей воле продолжил братнино начинание. Ныне одних греческих книг скопилось в палатах несколько сотен.
Князь поднялся. Все, кто сидел за столом, вскочили, принялись кланяться, благодарить.
– Благодарю государя за великую честь и интереснейшую беседу, – поклонился Чахрухадзе вместе с другими.
– Ступай, дорогой гость, огляди наше книжное богатство. Меня же не обессудь, что трапезу покидаю. Дела ждут. Отмерены они полной мерой на каждый день.
Князь удалился. Слуги в красных кафтанах провели Чахрухадзе в просторное помещение с тремя слюдяными оконцами. Князь не напрасно упомянул о «книжном богатстве». На полках, столах, на крышках больших сундуков – повсюду лежали книги. Большие и малые, оплетённые в кожу поверх деревянных дощечек, с застёжками из меди или серебра, в золочёных окладах.
Худой высокий старец в тёмном одеянии, наподобие рясы, сидел перед подставкой для книг, сгорбившись и скрестив на груди руки. Седые волосы, перетянутые через лоб ремешком, свисали вдоль впалых щёк длинными прядями. Это и был Кузьма.
Увидев вошедшего Чахрухадзе, Кузьма поднялся, низко, но сдержанно и с достоинством поклонился.
– Княжий слуга упредил, что гость высказал пожелание рассмотреть Владимирский свод. Работа, однако, не завершена. – Кузьма указал на книгу, раскрытую на подставке, придвинул для гостя резное кресло. – По велению князя Всеволода Юрьевича затеяно свести в единую книгу-свод события, записанные по разным летописям, и расположить в должном порядке, какое за каким следовало. Прежде чем свод пополнить, я рассказ одного летописца сверяю с тем, как о том же другая летопись повествует. Сверку делаю, чтобы правду не обойти, по кривой дорожке не углубиться.
– На многие годы, должно быть, рассчитан великий труд.
– Что я не успею, выученики довершат.
– Вернее сказать – продолжат. История народа, как и сам народ, никогда не придёт к завершению.

Чахрухадзе занял предложенное кресло, не спеша, с удовольствием тронул желтоватый с ворсинками лист пергамента, перевернул несколько страниц. Перед глазами потянулись ровные строки чётких, чуть угловатых букв, схожих с греческими. Как военачальники впереди полков, торжественную поступь абзацев открывали большие красные буквицы в венке из трав и цветов. Книга была лицевая, снабжённая цветными рисунками – миниатюрами с изображением лиц, принимавших участие в действии. Быстрые, подвижные фигурки разрывали мерный бег строк. Мчались кони, взмахивали мечами всадники, трубачи, уперев руку в бедро, трубили в длинные трубы, охотники натягивали тугие луки, стремглав убегали звери. Внезапно всё замирало. Возникал величавый храм или ступенчатый трон с недвижно сидевшим властителем.
– Князь Андрей Юрьевич Боголюбский, великий государь, возвеличивший Владимир, – сказал Кузьма. Он увидел, что взгляд гостя задержался на странице, где шло повествование о возвышении Владимира. Миниатюра изображала Андрея Юрьевича в великий для него час. Князь восседал на троне торжественно и неподвижно. С плеч ниспадала мантия, скреплённая возле ворота драгоценной застёжкой. В руке был зажат вознесённый вверх меч – знак княжьей власти и неодолимого могущества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49