— Можно тебе верить?— Можно.— Будешь молчать, как могила?— Буду.— Смотри, Маленький Бизон, не выдавай меня. Иначе — беда!Сильный Голос изложил мне свой план:— Мы просто выдернем стрелы. Оставим только две, остальные спрячем. А раны засыплем землей. Все подумают, что это просто наружные царапины. Вот!.. Не выдашь меня?— Нет! — ответил я.Брат уже собрался выполнить свое намерение. Но тут я подумал об отце.— Подожди! — остановил я брата. — Придет отец. Он, наверно, спросит, как было… Что мы ему скажем?— Скажем, что…— Что? Что ты скажешь ему?— Скажу…Мы словно уперлись в каменную стену. Отец был для нас чуть ли не божеством. Я вспомнил недавние события. Сколько я испытал стыда и страха, когда два дня скрывал свой позорный поступок — надругательство над трупами врагов! Какая это была пытка!— Нет! — крикнул я так громко, что брат невольно вздрогнул. — Не делай этого.— Почему? — спросил он, но было видно, что и его одолевают сомнения.— Мы не можем лгать!Сильный Голос ничего не сказал. Я тоже. Мне вспомнились слова матери, сказанные несколько дней назад, и я с серьезностью мудреца повторил их:— Кто хочет стать великим воином, тот должен ненавидеть ложь!— Верно, — вполголоса подтвердил брат.Мы успокоились и покорились судьбе. Стрелы, торчащие в теле бизона, уже не вызывали в нас такого стыда. И тут издалека донесся окрик, привлекший наше внимание.— Отец! — вскрикнули мы разом и замахали руками.Обеспокоенный нашим отсутствием, отец стал искать нас. Когда он подъехал, мы встревожились: что скажет он, когда увидит столько стрел?Но отец даже не смотрел на нас. Его взгляд впился в мертвого бизона.— Ого-го! — крикнул он, и это прозвучало как одобрение.Отец подошел к туше. Глаза его горели, в них не было и тени недовольства. С добросовестностью судьи он осматривал каждую стрелу, торчащую в теле бизона, и вполголоса считал:— Одна… вторая… третья… четвертая…Чувствуя свою вину, брат насупился. Мне хотелось его утешить, и я украдкой пожал ему руку.— …пятая… — продолжал считать отец, — шестая… А это что такое?— Это… Это… моя… — заикаясь, пробормотал я.— Даже и ты, карапуз? — весело переспросил отец.Тут он заметил наши печальные лица и удивленно посмотрел на обоих:— Что же вы стоите, словно вас поразило какое-то горе? Ну, говорите!— Шесть стрел… — простонал Сильный Голос.— Ах ты, милый глупыш! — рассмеялся отец. — Да знаешь ли ты, сколько мне потребовалось стрел на моего первого бизона? О-дин-на-дцать!.. Шесть стрел — это почетно!Он схватил нас за руки, и мы втроем закружились в победной пляске вокруг бизона. Стало тепло на душе, сердца наши замирали от радости. Мы плясали.Отец певуче тянул:— Шесть стрел — хо-хо, шесть стрел!.. Крепкий охотник выйдет из этого парня, хо-хо, он выпустил только шесть стрел! Он будет хорошим воином, хо-хо!..Но брат по-прежнему был мрачен.— Отец! — сказал он. — Я должен признаться: я хотел солгать…И он рассказал всю историю: как собирался вытащить стрелы из убитого бизона и засыпать раны землей, как я воспротивился этому, сказав, что надо ненавидеть ложь…Отец внимательно выслушал брата, потом притянул меня к себе и так сильно прижал к груди, что у меня перехватило дыхание. Он отпустил меня. Наши кони стояли поблизости и мирно щипали траву.— Нравится тебе этот буланый? — улыбаясь, спросил отец, указывая на коня, на котором я прискакал.Я не понял, о чем идет речь.— Нравится…— Это твой! Дарю его тебе.Я чуть не задохнулся от счастья. В моем возрасте у индейских мальчиков еще не было своих коней.— Мой? — едва выговорил я. — Мой собственный конь?.. Мой насовсем?— Да, твой.От радости у меня кружилась голова. Я сорвался с места и теперь уже один выполнил бешеный танец вокруг мустанга, напевая и вскрикивая от возбуждения. Буланый еще был полудиким, и мне приходилось быть настороже, чтобы он ненароком не стукнул меня копытом.Я уверен, что в этот день не было более веселой тройки всадников во всей прерии: взрослый, подросток и малыш.Мы вернулись к тому месту, откуда началась охота. Женщины уже снимали шкуры и занимались разделкой туш. Подсчитали, что бизонов убито около шестидесяти голов: богатая добыча! Туши были разбросаны по прерии на несколько километров. Каждый охотник ставил на стрелах свои знаки. По этим знакам женщины узнавали добычу, принадлежащую их мужьям или ближайшим родственникам. Охотники, стрелявшие из ружей, клали на тушу свои стрелы, также помеченные личными знаками.Во время охоты юный сын покойного Белого Волка мчался на коне вместе с другими ребятами. Мать, правда, дала ему колчан и стрелы отца и мальчик повесил все это за спину, но было ясно, что он слишком мал, чтобы добывать зверя так же, как покойный шаман. Он не мог обеспечить семью пищей. Моя мать тихонько вытащила у него из колчана стрелу Белого Волка и позвала нас с братом за собой.Она привела нас к убитому братом бизону, вырвала все стрелы и воткнула в тушу стрелу Белого Волка, показывая тем, что Белый Волк как бы сам застрелил бизона для своей семьи.— Ты согласен на это, Сильный Голос? — спросила мать.— Охотно, мать, — ответил брат.Он понял, какая это для него честь — быть кормильцем семьи нашего шамана.— А ты, Маленький Бизон?— Да, мать… — отвечал я, хотя и был очень смущен: добыча ведь не принадлежала мне.Мать довольно кивнула головой. Мы вернулись к женщинам, хлопотавшим около бизонов.Позже мы видели, как вдова Белого Волка остановилась возле нашего бизона. Она поняла, о чем говорила воткнутая стрела. Обливаясь слезами, она стала снимать шкуру с бизона. ТАНЕЦ СОЛНЦА Выделка шкур и сушка мяса на пеммикан продолжались около месяца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71