Они хорошо были видны дяде с его места, и шумный гогот гусей был ему сейчас приятен. Настроение его все поднималось.Пришло, однако, время возвращаться домой. Дядя встал, забрал шкурки, повесил за плечо ружье и уже собрался выходить из магазина.— Hallo, old boy! Эй, старина! (англ.)

Смотри, будь осторожен! — крикнул ему Смит и, когда дядя вопросительно посмотрел на него, добавил: — Это очень крепкий ром. Ты нетвердо держишься на ногах. Не упади в реку!— Следи лучше за собственным носом, как бы он не отвалился!— У меня-то не отвалится — я не пью, да водка и не вредит мне так, как тебе. Вон у тебя уже глаза посоловели… Если увидишь диких уток, не стреляй в них, очень тебя прошу!— Почему не стрелять?— Жалко заряда: наверняка промажешь!Этот разговор привлек к себе общее внимание. Чтобы поддержать шутку, американцы начали внимательно и недоверчиво присматриваться к индейцу, словно он и в самом деле был мертвецки пьян. Дядя чувствовал себя немножко навеселе, но не пьяным, и приставание американцев раздражало его.— Я еще ни разу не промазал! — самоуверенно заявил он.— Ну, так сегодня промажешь, даю голову на отсечение! — решительным, не терпящим возражения тоном заявил Смит и снова пристально посмотрел на дядю. — Что верно, то верно, краснокожий брат мой: глаза у тебя мутные и ты не заметишь утку даже за двадцать шагов. Советую тебе, не стреляй сегодня.— Глупости плетешь, чепуху! Ты хочешь меня разозлить, но это тебе не удастся.Смит обратился к собравшимся трапперам, как бы призывая их в свидетели:— Я готов биться об заклад, что его пьяные глаза не различат даже моих гусей!Люди разразились смехом, а дядя окинул Смита холодным взглядом. Торговец зол на него за то, что он, Раскатистый Гром, не позволил обжуливать Черных Стоп, и вот белый высмеивает индейца перед всеми…— Я вижу твоих гусей, друг Смит! — спокойно сказал дядя. — Что же ты хочешь сказать дальше?— Кто тебе поверит! Да если ты и выстрелишь в них, то сам увидишь, как позорно промажешь.— Могу стрельнуть, если позволишь.— А я уверен, что ты не попадешь в этих гусей. Бьюсь об заклад!— Хау! Давай биться об заклад! — упрямо возразил дядя и стал снимать с плеча ружье.У Смита в глазах зажегся довольный огонек, но все отнесли это за счет пробудившегося азарта. Некоторые решили, что торговец заврался и легкомысленно рискует своими гусями.— А на что будем спорить? — спросил Смит. — Я предлагаю так: ты поставишь свои шкурки, а я поставлю пятьдесят долларов. Промажешь — шкурки будут мои. Убьешь наповал хоть одного гуся — твои пятьдесят долларов! А сверх того заберешь всех гусей, которых подранишь. Ясно?— Ясно! — подтвердил дядя свое согласие.Гуси бегали на расстоянии не дальше тридцати шагов. Ружье было заряжено крупной дробью: меткий выстрел должен был произвести среди гусей настоящее опустошение. Дядя взвел курок и не торопясь стал наводить. Он прицеливался добрую минуту. Глаза видели хорошо, руки не дрожали, гуси были как на ладони. Почему же этот глупый Смит поставил заклад? Ведь он должен знать, что проиграет. Дядю вдруг охватило подозрение: он опустил ружье и сказал Смиту:— Клади рядом со шкурками свои пятьдесят долларов!— Олл райт, олл райт! — Торговец пожал плечами и, отсчитав бумажки, положил их на прилавок.Но и это не удовлетворило дядю. Он обернулся к присутствующим в магазине:— Все ли здесь слышали условия заклада и могут подтвердить их?— Можем!.. Конечно!.. Слышали!.. Давай!.. — закричали со всех сторон.И только тогда дядя выстрелил. Он метил точно, в самую середину гусиной стаи. При звуке выстрела гуси испуганно заметались и громко загоготали. Медленно разошелся дым. Несколько пар глаз напряженно впилось в цель. Никто не пошевелился — все словно онемели. Гуси были напуганы, но целы: ни один не упал, ни на одном не было следов крови.— Ага, ты проиграл заклад! — захохотал Смит и уверенным движением сгреб с прилавка шкурки и деньги.До Раскатистого Грома его голос доносился как сквозь вату. С опущенным ружьем, из дула которого еще струился дымок, дядя стоял как пораженный громом. Глаза его едва не вылезли из орбит.В лавке раздавались насмешки, издевательские окрики. Эти люди радовались его неудаче.— Пьяница!.. Пьяная морда!.. Краснокожий алкоголик! — неслись отовсюду язвительные слова.Раскатистый Гром опомнился только тогда, когда к нему с видом крайнего сожаления подошел Смит, неся стопку рома в руках:— На, держи! Выпей, — это осушает слезы! — произнес торговец с плохо скрытой иронией.Дядя растерянно покачал головой и отвернулся. Совершенно разбитый, он, не говоря ни слова, вышел из магазина, провожаемый злорадным смехом собравшихся.Как дядя дошел до лагеря, он не помнил. Уже в вигваме он повалился на бизонью шкуру и долго лежал с открытыми глазами. В этот день он не говорил ни с кем, да никто и не обращался к нему.Вскоре весь лагерь уже знал о несчастном закладе и проигрыше. Некоторые соболезнующе качали головой, другие исподтишка насмехались над дядей. Уважение, которое снискал к себе Раскатистый Гром за последние дни, развеялось как дым. Под вечер дядя ушел далеко за лагерь и уселся на высоком берегу Миссури. Вид его выражал печальную подавленность. Много часов просидел он так, потупившись, глядя в землю. Только поздно ночью он вернулся в вигвам, никем не замеченный.На следующее утро дядя поднялся повеселевший. В глазах его светилась решимость. Он привел в порядок ружье и велел жене приготовить на продажу новую связку шкурок.— Ты опять идешь в поселок? — забеспокоилась жена.— Иду, — проворчал дядя. — Не заботься обо мне. Ничего плохого не случится.— Не заходи к этому дьяволу Смиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71