Иного искал Прокофий Акинфиевич. Каждый день он придумывал новые грубые развлечения, но тоска все глубже и глубже заглядывала в его пустые глаза.— До чего ж скучно, господи!.. Где же счастье человеческое? — однажды спросил он у дядюшки.Паралитик усмехнулся и сказал жарко:— Кабы мне ходячие ноги, эх, и делов бы я наделал!Прокофий покосился на старика и понимающе подумал: «Верно, наробил бы делов, пролил бы крови, причинил бы мук и страданий! Да болезнь, как на цепи, держит зверя!..»Хожалый Охломон отличался крепким здоровьем, силой, и мысль о счастье у него сводилась к богатству.— Мне бы денег поболе, вот зажил бы! — со страстью высказал он свое тайное и тут же поугрюмел, сжал скулы. — А где их взять? Вон люди и на больших дорогах находят счастье, а я тут в белокаменных хоромах заскорбел!Хотя мрачноватые глаза мужика беспокойно бегали, уходили от взора собеседника, но Демидов понял его скрытное вожделение: «Этот рвется в разбойники! Гляди, чего доброго, ночи не спит, все думает, как бы дядюшку угомонить и пощупать его ладанки…»Попик из заводской церкви просто присоветовал заводчику:— Счастье, сыне, в добре! Не делай зла работным и возлюби ближнего своего!Прокофий Акинфиевич поморщился:— О ком заботишься, поп? О мужиках, да они созданы быть холопами господину. Работного человека бог опекает, а я о другом думаю. Моя душа жаждет счастья веселого!На кухне хозяин приметил широкобедрую волоокую стряпуху.Баба день-деньской топталась у печи, гремела ухватами, котлами. Ее круглое, налитое лицо зарей пылало перед челом раскаленной печки. Полные тугие руки молодки, с ямочками на круглых локтях, проворно мелькали. С засученными рукавами, она то месила крутое тесто, то бросалась к бурлящему варевом котлу, то быстро и ловко стучала большим кухонным ножом. И всякую работу она делала с песней.Демидов подивился:— Ишь, как распевает от зари до зари! Должно быть, ты, каурая, до краев счастлива?Молодка оглянулась, блеснули ее огромные синие глаза. Из-под ресниц выкатились слезы. Она брякнулась хозяину в ноги и жарко пожаловалась ему:— Ох, батюшка, горька, разнесчастна я! Третий годок вдовею! — Она зашмыгала носом.Прокофий, хлопнув стряпуху по широкой спине, закричал:— Погоди, милая, я тебе сосватаю доброго мужика!..— Батюшка ты мой, радошный! — в последний раз всхлипнула баба и, схватив руку хозяина, стала ее благодарно лобызать.— Мало тебе для счастья требуется! — удивился Демидов. — Погоди, обретешь мужика — отведаешь кулака!— А то как же! — спокойно отозвалась стряпуха. — После кулака и любовь-то слаще!..Задумчивый ходил заводчик по закопченным низким цехам, где в полумраке двигались и работали измученные, вымотанные работой мастерки. Настораживаясь, хозяин втихомолку прислушивался к речам работных.Между трудными делами работный мечтательно сказал:— Вот поспать бы, поспать!..Работный был сутул, сед, многие годы тяжелого труда измотали его. Не раз видел Демидов, как этого работягу качало ветром.«Отработался и хлеб хозяйский, видно, зря жрет!» — прикидывал заводчик, полагая прогнать старика.Но тут стоявший рядом с ним коренастый ладный молодец расправил плечи и, зевнув, пожелал со сладостью:— Верно, поспать бы всласть. Век лежал бы на спине и ни о чем бы не думал!— И не пошевелился бы? — неожиданно раздался насмешливый голос за его спиной.Молодец вздрогнул, оглянулся. Перед ним стоял сам хозяин Прокофий Акинфиевич Демидов. По его тонким губам блуждала язвительная улыбочка.«Вот напасть приспела! Что только будет?» — встревоженно подумал работный и опустил глаза перед заводчиком.Но беды не случилось.— Что ж молчишь? — стараясь казаться добродушным, спросил Демидов. — В самом деле, отлежал бы год и не пошевелился бы, а?— Не пошевелился бы, — робко отозвался молодец.— Слыхал, дедко? — подмигнул старику заводчик.— Слыхал, — охрипшим голосом повторил старик, а сердце у самого замерло. Он угрюмо подумал: «Еще какую пакость удумал, нечистик?»Хозяин совсем повеселел и крикнул добрым голосом:— Ладно! Коли так — уговор ладим. Вылежишь год недвижим на спине — тысячу рублев жалую. Шелохнешься — двести плетей и опять к молоту! Согласен?— Господи Иисусе! — перекрестился старик. — Вот счастье-то!..Молодец не дал ему досказать, бросил наземь молот, расправил грудь и выдохнул:— Согласен, хозяин!С гор пришел синий вечер; затих пруд, над поникшими ветлами засеребрился ущербленный месяц. В заводском поселке приветливо замелькали огоньки. Ладного заводского богатыря в эту пору увели в демидовские хоромы. Там, посреди светлого зала, поставили великолепное ложе. И, накормив, молодца уложили в перины.Усталой спиной парень прижался к мягким пуховикам и потонул, как в теплой пене; сытость сладостно разлилась по всему большому натруженному телу, дремучий сон смежил очи: богатырь отошел в блаженное забытье…День и ночь беспробудно проспал молодец. Проснулся, за окном сияет солнечный свет, веточка березки, как шаловливая девушка, робко постучала в окно. Воробей, трепыхая крылышками, вспорхнул на подоконницу и озорно зачирикал: «Чир-вик! Чир-вик! Вставай, лежебока!»— О-ох! — полной грудью вздохнул удалец и хотел изо всей мочи потянуться, размять притихшее здоровое тело, но вдруг вспомнил зарок…Золотые стрелы солнца падали в окно, звенел голубой день, а в душу заползали сумерки. Неприятное томление коварно подкрадывалось к телу.В просторной тишине заневоленный богатырь медленно, внимательно оглядел обширную палату. Окрашенная в синий цвет, она казалась морем, по которому под косыми лучами солнца, как на золотых парусах, неслышно и плавно неслось его суденышко — ложе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27