Он зычно закричал псам:— Злодей! Лысый! Ратай, — все ко мне!Рыча, злые псы оставили несчастных, только серый волкодав продолжал терзать поверженного.Детина ринулся к парадному крыльцу. Не добежав до него, он с огромной силой взмахнул длинным ременным бичом и гневно закричал псу:— Геть, кровожадина!Вслед за этим в ясном воздухе прозвучал сочный свист, и узкий ремень хлестко опоясал пса. Волкодав взвыл от боли и покатился по песку.Ощерив белые крепкие зубы, широкоплечий молодец еще раз за разом щелкнул бичом. Утихомиренные зверюги, трусливо поджав хвосты, сразу присмирели и не сводили настороженных глаз с гневного псаря.Он закричал на всю площадь:— Живей убирайтесь, бездомники! Расходитесь, перехожие!Кто-то широко распахнул ворота, и люди торопливо стали убираться с площади…— Мосолов! — истошно закричал паралитик. — Люди!Приказчик напролом шел навстречу детине. Он сразу узнал его: только с месяц назад этот русоголовый бравый мужик прибежал с Покровского — графа Шувалова — медного завода и поступил псарем к Демидову. Звали удальца Хлопушей. Сейчас он крепко сжимал в жилистых руках уручину бича — козью ножку, а толстый круглый ремень змеей вился подле его ног. Детина не опустил упрямых глаз под грозным взглядом приказчика.— Хлопуша! — прохрипел Иван Перфильевич — и осекся.— Прочь с дороги! — резко выкрикнул он Мосолову и статной походкой, не сгибаясь, прошел к паралитику.— Ты кто? Ты кто? — заикаясь, в страхе залепетал тот и оглянулся. Прокофия за креслом не было, струсил и сбежал.Бородач поднял открытое волевое лицо.— Не узнал, барин? Пришел усовестить тебя, хватит терзать народ! — просто и смело ответил он.Демидов ехидно усмехнулся.— Усовестить! Пошел прочь отсюда, бродяга! Не мешай потехе! Мосолов! — застучал костылем в половицу крыльца Никита Никитич.— Не смей трогать несчастных! — сильным голосом угрожающе вымолвил мужик и сжал уручину бича. На руках детины вздулись жилы. — Тронешь, как взмахну наотмашь, так разом твою лысую башку, как сырое яйцо, расхлещу!— Как ты смеешь! — перехваченным от страха голосом выкрикнул паралитик.— Все смею! — хладнокровно ответил мужик, и его жгучие глаза пронзили хилого демидовского наследника. — Раз на такое пошел, пеняй на себя! Мстить будешь, в цепи закуешь? За меня красного петуха пустят, и тогда своих костей не соберешь, хозяин!Паралитик в испуге замахал рукой:— Уйди, уйди!Но грозный человек не уходил, шевелил плетью. Псы виновато растянулись у его ног.— Увезите меня, увезите! — завопил Никита Никитич, и перепуганные за жизнь хозяина слуги потащили возило в покои.На площадь той порой со всего завода сбежались работные: кто с ломом, кто с молотом, кто с кайлой. Возбужденные и озлобленные, они кричали:— Веди нас, удалой! Терпения больше не стало!Детина высоко поднял голову и сказал работным:— Погодите, придет день, и ударит над барином гроза с громом и молнией!Он торопливо пошел через всю площадь. Ветер развевал его густую русую бороду. Позади детины плелись унылые псы. Никто из демидовских полицейщиков и егерей не посмел задержать дерзкого мужика.Ночью Хлопуша оседлал лучшего каракового бегунка и умчал в горы…Все осталось сокрытым, как оставались доселе тайными все злодеяния Демидовых. И кто вступится за нищебродов, побирух и бездомных бедных людей, серой хмарой бродящих по российским дорогам? Ворон, когда летит через демидовские владения, и тот замедляет полет. Кто знает, почему: то ли чует добычу — мертвое тело, то ли сам страшится и слабеет от страха при виде человеческой скорби?Тоска и пустота все равно не покидали Прокофия Демидова.В один из дней по обыкновению своему заглянул он в покой своей забытой жены Матрены Антиповны. Просунув острый носик в полуоткрытую дверь, он с холодным равнодушием окликнул больную:— Ку-ку! Ты жива еще, Матреша?Она не отозвалась: лежала неподвижной.— Что молчишь? — рассердился Прокофий и переступил порог.Звенящая тишина наполняла комнату; в углах сгущались тени; в узких стрельчатых окнах догорал закат. Прижав перст к губам, Демидов неслышно, на цыпочках подошел к постели, думая напугать жену внезапным окриком. Он склонился над ложем…Тусклые, мертвые глаза уставились на него. Лицо было восковое, сморщенное.Чужая; незнакомая женщина лежала перед ним.Прокофий вышел из горницы и тихо прикрыл за собой дверь…Через неделю, захватив с собою дочь Настеньку, он уехал в Москву, передав управление заводами дяде, Никите Никитичу Демидову. 4 Высокие густые травы зацвели в уральских долинах, в лесах и на взлобках гор. Тихо стало в лесных дебрях: сидели в гнездовьях птицы, жировал зверь, отгулявшийся в брачной поре. Палило высокое солнце, накалялись от жара каменные россыпи, а внизу, у рек и горных озер, освежала прохлада. Ночами над Камнем вставало и трепетало в темном небе зарево: на десятки верст горели леса, подожженные башкирами. На Казанской тропе толпа удалых людей напала на русскую деревеньку, разбила, разграбила ее дотла. Увели башкиры русских женщин в недоступные горы, а дома подожгли. Из деревеньки пламя перебросилось в лес и загуляло на просторе.Никита Акинфиевич Демидов возвращался из Санкт-Петербурга в Тагил — в родовое демидовское гнездо. Был он хмур, зол на брата. Глядя на зарево в небе, он грозил башкирам:— Погодите, я вас успокою! Я укрощу вашу буйную кровь!В дороге он ко всему по-хозяйски приглядывался, все высматривал.— Эх, сколько лесов и земли простирается тут, не зная прилежных рук! — сокрушенно вздыхал заводчик.Позади остались сенатские ненавистники, отменившие духовное завещание отца. В Москве, в наследственном доме, он поселил занемогшую жену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27