— Что же, — сказала она генералу, — коли съехал вовремя, так тому и быть! Удал и проворен, выходит, колесом ему путь-дорога!..
Возвращаясь из Санкт-Петербурга, Прокофий Акинфиевич на этот раз остановился в Москве в старом дедовском доме, на Басманной. Он шумно подкатил к ветхому, покосившемуся подъезду и выскочил из коляски. Прознавшая об удаче наследника дворня встретила его низкими поклонами и льстивыми восклицаниями. Демидов прошел в большой полупустынный зал. Печи были жарко натоплены; потрескивало, рассыхаясь, старинное дерево. Блестели полы, натертые воском. Хозяин вышел на середину покоя и захлопал в ладоши.— Слушай, холопы, отныне я тут владыка! — провозгласил Демидов. Странной, вихляющей походкой он обошел дом, везде замечая непорядок. Но дворня терпеливо переносила все причуды нового хозяина.Весь вечер Демидов привередничал; холопы сбились с ног, ублажая своего владыку.Прознав о приезде и удаче Прокофия Демидова, наутро к нему спозаранку приплелась старушонка-процентщица. Заводчик сидел за столом, насыщаясь и благодушествуя. Старушка робко переступила порог.— Батюшка ты мой, кормилец, премного обрадовалась весточке! Уж как рада, как рада!..— Чему же ты рада, матушка? Небось дрожала за денежки? — с ехидцей прищурил глаза Демидов.— Что ты, батюшка, вашему корню крепко верю. Я еще с дедом твоим была знакома. Разве позарятся Демидовы на мои гроши? — угодливо прошамкала старуха.Завидя на столе поблескивающую в графинчике наливку, процентщица засияла.— Может, пригубишь? — лукаво предложил Прокофий Акинфиевич.Старушка подняла сморщенное лицо, вздохнула:— Грешна, батюшка, ох, грешна, пригублю…Демидов налил чарку полыновки, поднес бабке. Она, не моргнув, выпила и облизалась.— Ох, и до чего хорошо! Спаси тя осподь, сынок! Ох, благодарствую, голубь…Не давая передохнуть, хозяин налил вторую чару. Бабка и эту опорожнила залпом и повеселела.— Ну вот, теперь и о деле можно говорить! — улыбнулся Демидов.— И верно. Теперь оно куда как веселее. Милый ты мой, знаю, не обидишь старую. — Ростовщица по-собачьи заглядывала в глаза хозяину.— Уж как условились! Получай должок с процентами.— Слава тебе господи! — перекрестилась старуха. — Я так и знала. Пошли тебе всевышний счастья и доли.В глазах Прокофия заиграли озорные огоньки:— Только вот какая неудача вышла, матушка. Дело-то я выиграл и деньги-то все сполна получил. Но вот грех — деньги-то все медные. Все-все, до копеечки! Вот хочешь, бери, хочешь, оставь на другой раз.Гостья тревожно насторожилась:— То есть как на другой раз? Нет, ты, милок, ноне мне выдай! Все едино — медные так медные!..Она беспокойно заерзала в кресле. Тревожные мысли овладели ее скупым сердцем. «Сбежит, поди, молодец! Эк, сколько привалило, да в нехозяйские руки. Профукает по столицам!»Потирая руки, веселый Прокофий встал и позвал старуху за собой:— Коли так, идем в кладовушку. Отсчитывай и бери с собой! Да торопись, а то раздумаю…Бабка засуетилась, поспешила за Демидовым. Он привел ее в кладовушку. Прямо на полу тускло поблескивали горы мелкой монеты.— Считай сама! Мне недосуг. Считай по-честному…У ростовщицы разбежались глаза. Перед ней были добротные тяжелые семишники старинной чеканки. Прокофий, улыбаясь, прикрикнул: «На две тысячи червонцев, поди, пять ломовиков надо…»Старуха хлопотливо принялась за счет должка. Она старательно выгребала семишники, и, отсчитывая их, складывала в аккуратные столбики. Делала она это с охотой, любуясь добротной чеканкой. Прошел час-другой, перед бабкой выросла горка монет. Но пока она всего-навсего насчитала сотни две рублей, а дело шло к полудню. Прокофий, ухмыляясь, расхаживал по чулану. И когда старушонка изрядно вспотела, он ненароком споткнулся и задел ногой выстроенные столбики монет. Семишники со звоном рассыпались…— Ах ты, господи! — заохала старуха и дрожащими руками принялась снова отсчитывать…В окошко чулана глядело веселое солнце, сильно пригревало; утомительный счет морил старуху. Хотелось есть. В глазах рябили семишники, семишники без конца… Руки дрожали. А тут в мысли лезли разные домашние дела, счет путался… Все мешалось…— Ах, господи, какое несчастье! — вздыхала бабка; на глазах ее засверкали слезы. Она со страхом оглянулась на Демидова.— Считай, считай, старая! — торопил он. — Мне некогда, коли не сочтешь до вечера — пиши пропало!..— Кормилец ты мой, чую, со счету собьюсь…Маленькая, согбенная, она жадными руками пересыпала с места на место медные семишники. Старухой овладело отчаяние. Натешившись вволю ее беспомощностью, Прокофий Акинфиевич сжалился над своей жертвой:— А что, не дать ли тебе, матушка, золотом, а то, чай, медь-то неудобно нести?— И то, родимый, золотом-то сподручнее! — согласилась обрадованная старуха.Демидов подошел к ларцу и вынул тугой мешочек.— Так и быть, бери последнее!Он развязал мешочек и высыпал на стол золотой поток. Глаза старухи заискрились. Она вновь ожила. Протянув сухие скрюченные пальцы, процентщица заторопила его:— Давай! Давай!..Старуха не могла оторвать глаз от золота. Оно звенело, сверкало, притягивало к себе таинственной необоримой силой. Как жаркие, горячие угольки, сияющие золотые монетки жгли морщинистые руки. Она пересыпала их из ладошки в ладошку, наслаждалась блеском и звоном.«Эк, и жадина же, в могилу скоро, прости господи, а все не угомонится!» — сморщился заводчик.Блеснув на золотом листопаде, луч солнца погас. Было далеко за полдень.— Ну пора, старуха. Покончили, рассчитались. Уходи! — натешившись, заторопил ее Демидов.Она еще раз бережно пересчитала золото, крепко увязала его в платочек, но не уходила, чего-то выжидала…— Ты чего же?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27