– Еще бы, – ответил он.
– Но что он такого сделал?
– Он дурак, – в явном раздражении произнес Миклтуэйт с набитым ртом. – Бр-р-р! – добавил он, как только смог.
Я немного подождал.
– Но что он такого сделал? – еще раз спросил я.
Некоторое время Миклтуэйт не отвечал, сердито набивая рот хлебом и всем, что попадало под руку. Потом, придвинувшись ко мне с видом заговорщика, он принялся издавать возмущенные звуки, в которых я с трудом различал отдельные слова.
– Ах, вот что! – сказал я, когда он умолк.
– Да, – отозвался Миклтуэйт, сделал наконец глоток и налил себе вина, расплескав его на скатерть. – На днях и я почти целый час не мог от него отвязаться.
– Да?
– Круглый дурак, – сказал Миклтуэйт.
Я боялся, что больше ничего не услышу, но, к счастью, залпом выпив вино, он снова заговорил.
– Он требует от всех, чтобы ему возражали, – сказал он.
– Насчет чего?
– Чтобы говорили, что у него нет доказательств.
– Да?
– А потом предъявляет доказательства. Воображает, что он умнее всех. Я не мог ничего понять.
– Доказательства чего?
– Разве я вам не сказал? – спросил Миклтуэйт, побагровев. – Насчет этой его дурацкой русалки из Фолкстона.
– Он говорит, что русалка существует?
– Ну да, – сказал Миклтуэйт, побагровев еще сильнее и глядя на меня в упор, словно вопрошая, не намерен ли и я обернуться против него и встать на сторону этого гнусного негодля. На мгновение мне показалось, что его сейчас хватит апоплексический удар, но, к счастью, он вспомнил о своем долге хозяина и внезапно напустился на задумчивого официанта за то, что тот не убирает наших тарелок.
– Давно не играли в гольф? – спросил я Миклтуэйта, когда пристыженный официант убрал тарелки и убрался вместе с ними. Гольф всегда приводит Миклтуэйта в хорошее расположение духа, кроме тех случаев, когда он сам играет. А тогда, как мне говорили… Если бы на моем месте сейчас была миссис Бантинг, она бы умолкла и подняла брови, воздев руки, чтобы дать понять, как действует гольф на Миклтуэйта, когда он сам играет.
Я старательно делал вид, будто интересуюсь гольфом – игрой, которую на самом деле презираю и ненавижу, как ничто другое в мире. Представьте себе толстяка вроде Миклтуэйта, которому следовало бы ходить в тюрбане и длинном черном халате, чтобы скрыть свою полноту, и который милю за милей гоняет белый мячик с помощью целого хирургического набора инструментов, гоняет то с ребяческой серьезностью, то в ребяческом гневе, гоняет в то время, как вся страна проваливается в тартарары, и к тому же еще приучает невинного мальчика, который носит за ним клюшки, к непристойным ругательствам, безделью и чаевым. Вот что такое гольф! Тем не менее я удержался от презрительной усмешки и пустился в рассуждения о гольфе и о сравнительных достоинствах разных полей для него, как говорят с ребенком о пирожных или дразнят щенка, шепнув ему «Крыса!».
И только когда наш обед пришел к концу, я наконец смог снова взглянуть на подающего надежды молодого журналиста и увидел, что он гораздо более оживленно, чем принято в подобных случаях, беседует о чем-то с гардеробщиком, который подает ему пальто. Тот, казалось, был крайне изумлен, но держался почтительно и отвечал немногословно, но вежливо.
Когда мы пошли к выходу, их беседа все еще продолжалась. Гардеробщик держал в руках мягкую фетровую шляпу подающего надежды молодого журналиста, а тот рылся в карманах пальто, битком набитых какими-то бумагами.
– Это потрясающе. У меня почти все с собой, – услышали мы, проходя мимо. – Может быть, вы…
– У меня крайне мало времени на чтение, сэр, – отвечал гардеробщик.

Глава IV
Высокие достоинства Паркер


I

Я знаю, что до сих пор излагал события весьма обстоятельно – моим девизом были скорее естественность и правдоподобие, нежели строгость, свойственная свидетельским показаниям. Но если мне удалось наглядно показать читателю, как Морская Дама вышла на сушу и как она смогла, выйдя на сушу, стать членом общества, не возбудив в нем особого волнения, то мои жалкие попытки расцветить, оттенить и украсить выдумкой факты, оказавшиеся в моем распоряжении, не пропали даром.
Морская Дама решительно и без особого шума обосновалась у Бантингов. Не прошло и двух недель, как она обосновалась там настолько прочно, что, если не считать ее исключительной красоты и очарования, а также едва заметной двусмысленности, которая время от времени проскальзывала в ее улыбке, она превратилась во вполне приемлемое подобие человека. Правда, человека, страдающего увечьем: се нижнюю конечность весьма трогательно обмотали бинтами и поместили в нечто вроде лубка; однако, по общему мнению – начало которому, боюсь, положила миссис Бантинг, – в скором времени она снова сможет «ими» владеть, как прежде (миссис Бантинг говорила «ими», хотя это, безусловно, находилось на грани допустимой уклончивости, если не за ее пределами).
– Ну, разумеется, – говорила миссис Бантинг, – ездить на велосипеде ей больше никогда не придется…
Таков был романтический ореол, которым она окружила Морскую Даму.

II

Невозможно отрицать, что в лице Паркер Морская Дама нашла – или, во всяком случае, миссис Бантинг нашла для нее – истинное сокровище. У Паркер был один недостаток – излишняя молодость; но она уже успела поработать горничной у одной дамы из Индии, «привлекавшейся по делу», была подвергнута перекрестному допросу и вышла из него с честью. Кроме того, она испытала на себе коварство одного молодого человека, который ей очень нравился и которого она застала гуляющим с другой, что шло вразрез с ее непоколебимыми представлениями о приличиях, – а в сравнении с этим все остальное лишь суета сует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45