А зачем нужно иметь более чувствительное зрение, чтобы видеть прекрасное там, где нам смертельно опасно его видеть? Зачем? Если только не считать, что все вокруг нас лишено смысла, то почему видеть прекрасное не доступно каждому? Попробуйте рассуждать логически, Мелвил. Почему именно ее улыбка так чарует меня, именно ее голос так меня волнует? Почему ее голос, а не голос Эделин? У Эделин честные, чистые, прекрасные глаза – но все это совсем не то. В чем же дело? Бесконечно малый изгиб века, бесконечно малое отличие в ресницах – и все становится иным. Кто мог бы измерить это различие, кто мог бы определить, почему я тону в звуках ее голоса, как в омуте? В чем различие? В конце концов, оно налицо, оно материально! Я вижу его воочию! Клянусь Богом! – Он вдруг рассмеялся. – Попробовал бы старик Гельмгольц* измерить его своими резонаторами или Спенсер – объяснить его в свете Эволюции и Окружающей Среды! (Спенсер Герберт (1820–1903) – английский философ и социолог, развивавший теорию всеобщей эволюции. Гельмгольц Герман Людвиг Фердинанд (1821–1894) – немецкий ученый, прославившийся, в числе прочего, своими основополагающими исследованиями по физиологии зрения и слуха).
– Такие вещи не поддаются измерению, – сказал Мелвил.
– Нет, поддаются – по их действию, – возразил Чаттерис. – И вообще почему они на нас так действуют? Вот вопрос, который не дает мне покоя.
Мой троюродный брат погрузился в размышления, при этом, несомненно, сунув руки глубоко в карманы.
– Это иллюзия, – сказал он. – Что-то вроде ореола В конце концов попытайтесь взглянуть на вещи просто. Что она такое? Что может она вам дать? Она обещает вам нечто туманное… Это западня, обман. Она – прекрасная маска… Он запнулся.
– Да? – произнес Чаттерис после паузы.
– Она… Для вас и для всех жизненных реальностей она означает…
– Да?
– Смерть…
– Да, – произнес Чаттерис. – Я знаю. – И повторил еще раз:
– Я знаю. В этом нет для меня ничего нового. Но почему – почему маска смерти так прекрасна? В конце концов… Мы отдаем должное логическим рассуждениям. Но почему все должно сводиться к логике и справедливости? В конце концов, может быть, существуют и вещи, выходящие за пределы нашего рассудка? В конце концов, может быть, Желание тоже властно над нами?
Он умолк в ожидании ответа. Мелвил глубокомысленно молчал. Наконец он сказал:
– Я думаю, Желание тоже властно над нами. Красота, во всяком случае…
– Я хочу сказать, – пояснил он, – что мы люди. Мы – материя, наделенная сознанием, которое вырастает из нас самих. Мы тянемся вниз, в прекрасный, удивительный мир материи, и в то же время вверх, к чему-то… – Он остановился, недовольный образом, возникшим в его воображении, и, не найдя ничего более подходящего, закончил:
– В общем, в другом направлении. – Тут ему неожиданно пришла в голову новая мысль, которой сначала он вовсе не имел в виду:
– Человек – это что-то вроде приюта на полпути, он должен искать компромисс.
– Как вы?
– Ну… Да. Я пытаюсь найти равновесие.
– Несколько старинных гравюр – насколько я понимаю, неплохих, – немного роскоши в мебели и цветах, насколько позволяют ваши средства, Искусство – в умеренном количестве, несколько добродетельных поступков из тех, совершать которые приятно, известное уважение к Истине, Долг – тоже в умеренных дозах… Так? Но это как раз такое равновесие, какое для меня невозможно. Я не могу ежедневно поглощать жизненную овсянку и запивать ее умеренно разведенной порцией Прекрасного. Искусство! Наверное, я просто чересчур жаден, я из тех, кто не приспособлен к жизни – к цивилизованной жизни. Снова и снова я пытался ограничиться лишь разумным, логичным и полезным… Но это не для меня. Это не для меня, – повторил он.
Я полагаю, что Мелвил ничего не ответил. Обсуждение его образа жизни отвлекло его от главной темы разговора. Он погрузился в самолюбивые сравнения. Нет сомнения, что еще немного и он сказал бы, как и большинство из нас в такой же ситуации: «Мне кажется, вы не вполне понимаете мою точку зрения».
– Но в конце концов какой смысл об этом говорить?! – воскликнул вдруг Чаттерис. – Я просто пытаюсь придать всей этой истории более возвышенный вид, притягивая за уши общие рассуждения. Это оправдания, а я оправдываться не собирался. Мне нужно сделать выбор между жизнью с Эделин и этой Женщиной из Моря.
– Которая есть смерть.
– Откуда мне это знать?
– Но вы сказали, что сделали свой выбор!
– Сделал.
Он как будто спохватился.
– Да, сделал, – подтвердил он. – Я уже вам сказал. Завтра я снова пойду туда, чтобы поговорить с мисс Глендауэр. Да – Тут он вспомнил еще несколько пунктов своего, как я полагаю, заранее принятого и сформулированного решения – решения, от которого так далеко отклонился их разговор. – Все очень просто: главное в жизни для меня – дисциплина и целеустремленность. Нельзя разбрасываться и отвлекаться на посторонние дела и шальные мысли. Дисциплина!
– И работа.
– Да, работа, если вам угодно, – это все одно и то же. До сих пор моя ошибка состояла в том, что я слишком мало работал. Я остановился, чтобы поболтать с женщиной на обочине дороги. Я попытался схитрить, пойти на компромисс, и то, другое, взяло надо мной верх… Я должен от него отречься, вот и все.
– Притом ваша работа вовсе не заслуживает презрения.
– Клянусь Богом, ни в коем случае! Она… трудна. Временами она просто неинтересна. Иногда приходится не только преодолевать подъемы, но и лезть в болото…
– Мир нуждается в вождях. Он много чего предлагает за это людям вашего класса. Досуг. Почести. Должную подготовку и высокие традиции…
– И он ожидает получить что-то взамен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45