А ведь у них такие прелестные розовые ступни – у некоторых из них, мы-то это видели! Им почти не о чем говорить, не на что смотреть, они не должны делать ничего такого, что было бы совершенно естественно, и обязаны делать всевозможные нелепые вещи. Почему они обязаны их делать? Почему они позволяют жизни скользить мимо? Как будто никто из них не собирается вскоре умереть! Почему бы вам не пойти прогуляться там в купальном костюме и белой полотняной шляпе…
– Это было бы неприлично! – воскликнул Мелвил.
– Почему?
– Это было бы ужасно!
– Но на пляже все могут видеть вас в таком костюме.
– Это совсем другое дело.
– Ничуть не другое. Вы только воображаете, что другое. И точно так же вы воображаете, что есть поступки приличные и неприличные, хорошие и плохие. Потому что вы живете как во сне, в фантастическом, нездоровом сне. В таком жалком, таком бесконечно жалком сне! Я видела, как вы вчера ужасно мучились из-за пятнышка от чернил у вас на рукаве – мучились почти полдня!
На лице моего троюродного брата выразилось такое страдание, что больше она об этом чернильном пятне не заикалась.
– Поверьте, вся ваша жизнь – сон, от которого вы неспособны пробудиться…
– Но если так, зачем вы мне это говорите? Она помолчала.
– Зачем вы мне это говорите? – настаивал он.
Он услышал шорох – она придвинулась к нему, и он почувствовал ее теплое дыхание. Тихим, доверительным голосом, словно делясь секретом, знать который достоин не каждый, она сказала:
– Потому что бывают сны лучше.

III

На мгновение Мелвилу показалось, что с ним говорит кто-то другой, а вовсе не эта любезная дама, сидящая рядом с ним в кресле на колесах.
– Но как… – начал он и остановился. Некоторое время он сидел молча, с озадаченным видом. Она откинулась на спинку кресла, не глядя на него, а когда наконец опять повернулась к нему и заговорила, он почувствовал, что его снова окружает вполне ощутимая реальность.
– А почему я не должна этого делать? – спросила она. – Если мне хочется.
– Что делать?
– Если Чаттерис мне нравится.
– Можно бы подумать и о препятствиях, – сказал он.
– Он не ее собственность, – возразила она.
– В каком-то смысле он пытается ею стать, – сказал Мелвил.
– Пытается! Он должен быть тем, что он есть. Ничто не может сделать его ее собственностью. Если бы вы не жили как во сне, вы бы это понимали.
Мой троюродный брат ничего не ответил, и она продолжала:
– Она не настоящая. Сплошные выдумки и тщеславие. Она все берет из книг. Она сама словно из какой-то книги. Вы же видите, она и здесь этим занимается… Чего она хочет? Что она пытается сделать? Вся эта ее работа, вся эта политическая возня… Она говорит о Положении Бедных! Что такое Положение Бедных? Долгие, тоскливые бессонные ночи, вечный отчаянный страх перед завтрашним днем, жизнь, полная тревог, – и все потому, что они не знают, какой это нелепый сон. Представьте себе, что они вдруг перестали бы мучиться тревогой и страхом… И какое ей дело, в конце концов, до Положения Бедных? Это лишь отправная точка ее сна. В глубине души она не хочет, чтобы их сны стали радостнее, в глубине души у нее нет к ним любви, ей всего-навсего снится, что она должна напоказ всем Делать Добро, утверждать себя, управлять их жизнью, окруженная благодарностью, хвалой и благословениями. Ее сон! Сон о Серьезных Делах – пляска призраков, которые гонятся за блуждающим огоньком, за последним отблеском миража. Суета сует…
– Для нее это вполне реально.
– Настолько реально, насколько она в это верит. Но она сама не реальна. Она плохо начинает.
– Но он, вы ведь знаете…
– Он в это не верит.
– Ну, не знаю.
– Я знаю – теперь.
– Он непростая личность.
– Ничего, он еще опомнится, – сказала Морская Дама.
– Мне кажется, что касается его работы, вы ошибаетесь, – возразил Мелвил. – В нем как будто борются два человека. – И он вдруг добавил:
– Как и в каждом из нас. – Но тут он спохватился и больше никаких общих соображений не высказывал. – У него есть желание – туманное, согласен, но желание сделать что-то достойное…
– Какое-то туманное желание есть, – согласилась она – Но…
– Намерения у него хорошие, – сказал Мелвил, стоя на своем.
– Никаких у него нет намерений. Он только смутно догадывается…
– Да?
– О том, о чем начинаете догадываться и вы… Что можно представить себе и что-то другое, пусть и несбыточное. Что эта ваша жизнь – еще не все. Что ее нельзя принимать слишком всерьез. Потому что… Бывают сны лучше!
Ее голос звучал, как песнь сирен, и взглянуть ей в лицо мой троюродный брат не решился.
– Ни о каких других снах я ничего не знаю, – сказал он. – У каждого из нас есть он сам и есть его жизнь, этого вполне хватает. Какие еще могут быть сны? Да, мы живем во сне – приходится это признать. Кроме того, все это, знаете ли, не имеет отношения к делу. Мы говорили о Чаттерисе и о том, почему вы пришли за ним. Зачем вам было приходить, зачем кому-то извне приходить в этот мир?
– Потому что нам разрешено в него приходить – нам, бессмертным. И почему бы, если нам вздумается отведать этой жизни, которая течет, прекращается и начинается снова, как дождь, падающий на землю, – почему бы нам этого не делать? Зачем себе в этом отказывать?
– А Чаттерис?
– Если мне этого хочется…
Титаническим усилием воли он преодолел подступавшее отчаяние и еще раз попытался свести все дело к частности, к отдельному случаю, к его возможным последствиям.
– Но послушайте, – сказал он. – Что именно вы собираетесь делать, если сможете его заполучить? Не собираетесь же вы всерьез зайти в своей игре так далеко? Не собираетесь же вы… по-настоящему, как принято у нас, выйти за него замуж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45